Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, зав. Лабораторией музейных технологий МАЭ РАН
Белоруссова С.Ю. |
Орочи. Краткая историческая справка
Не совсем ясно происхождение орочей, впрочем, как и других народов Приамурья и Сахалина. Современная наука считает орочей народом смешанного происхождения (нанайцы, ульчи, негидальцы, удэгейцы, возможно также айны и нивхи), вероятно, с доминирующим нанайско-ульчским компонентом. Сформировался этот народ на восточных склонах горного массива Сихотэ-Алиня (по берегам таежных рек Тумнина, Коппи) от залива де Кастри на севере до реки Ботчи на юге (Аврорин 1966: 7–14). По причине сложного происхождения орочей их религиозные воззрения носят собирательный характер. Это прослеживается и в родовых мифах (Аврорин, Лебедева 1978: 27). В духовной культуре орочей наиболее сильным считается «южное» (нанайское, удэгейское и – через эти два народа – китайское) влияние.
Рассматривая этногенез орочей, исследователи XIX–XX вв. выдвинули гипотезы как южного, так и северного происхождения этноса. Сторонником гипотезы южного происхождения был Л.И. Шренк, который считал орочей и удэгейцев одним народом. Другой ученый, Ф.А. Альберт, считал удэгейцев и орочей народом субтропической расы, пришедшим на Амур и восточное побережье Японского моря с юга. Здесь они смешались с нивхами и айнами, восприняв их обычаи и образ жизни.
Гипотезу северного происхождения орочей отстаивал Л.Я. Штернберг. По его мнению, орочи переселились на восточные склоны Сихотэ-Алиня с Амура и Уссури, которые были для них если не родиной, то промежуточным пунктом миграции. При этом Л.Я. Штернберг ссылался на предание, в котором говорится, что орочи когда-то были оленеводами, пришедшими в Приамурье с севера. Ученый считал, что жилища орочей и детские колыбели тунгусского типа – важное доказательство его гипотезы. Он также предполагал, что современные орочи, ульчи, нанайцы и ороки являются представителями единого народа (племени) и что нанайцы и орочи представляют собой «конгломерат родов различного происхождения», возникший относительно поздно (История и культура орочей 2001: 5). Формируясь в этническую общность, орочи вступали в тесные связи с другими народами юга Дальнего Востока. Несомненно, что в культуре нанайцев, ульчей, ороков, орочей имеется много общего: у всех у них одно самоназвание – нани, во многом сходны языки.
У орочей существовали разнообразные по характеру связи с ульчами, нанайцами, негидальцами, эвенками, айнами и нивхами. В XVIII–XIX вв. в районе залива Де-Кастри и озера Кизи у одной из северных групп орочей сложились тесные контакты с ульчами. По сообщению Л.И. Шренка, в XIX в. они приплывали сюда на больших многовесельных лодках, груженных разными товарами, материей и хлебом с реки Ботчи на ярмарки. Много общего в культуре орочей и ороков. По этнографическим характеристикам ороки близки к орочам и ульчам, но резко отличаются от них своим оленеводческим хозяйством. Согласно преданиям, ороки переселялись с Нижнего Амура на Сахалин не позднее XVII века. А.В. Смоляк отметила сходство родовых этнонимов ороков (намисса) и орочей (надамисса). Орочи называли ороков Сахалина улча (урча), а себя – ульта.
С русскими орочи впервые могли познакомиться еще в XVII столетии, когда на Нижний Амур стали проникать первые землепроходцы. Орочи называли русских луча, русские орочей – орочонами. Русское влияние на культуру орочей стало заметно сказываться со второй половины XIX столетия, когда Приамурье и Приморье вошли в состав России. Под влиянием русских у орочей стал изменяться быт, получили развитие товарно-денежные отношения. Орочи ежегодно приезжали в Де-Кастри и на озеро Кизи, где они покупали провизию, табак и одежду. В конце XIX столетия к орочам стали проникать русские священники. Однако крещение и русские имена орочи принимали формально, христианские обряды почти не прививались и выполнялись лишь в присутствии священников. На Нижнем Амуре православной миссией были открыты церковноприходские школы для детей коренного населения (История и культура орочей 2001: 12–18).
С прибытием в середине XIX в. на Дальний Восток русских, украинских и белорусских переселенцев, а также иностранных промышленников, в жизнь орочей стали проникать элементы культуры других народов. Хрупкий культурно-экологический баланс был нарушен, это принесло орочам голод и неизвестные прежде болезни. Купцы заставляли орочей практически выбивать всего соболя в тайге; добытчики перегораживали сетями устья рек, из-за чего орочи не могли полностью обеспечить рыбой самих себя. Таким образом побережье Татарского пролива осталось без соболя и рыбы (Доброхотов 1927: 267–270). Теснимые переселенцами, орочи вынуждены были оставлять насиженные места и перебираться в самые верховья рек или даже за хребты Сихотэ- Алиня.
После установления в 1920-х гг. советской власти на Дальнем Востоке началась советизация орочей и кооперирование их хозяйства. С созданием колхозов орочи стали сселяться в общие поселки русского типа. В таких селах действовали медицинские пункты и магазины. Для детей охотников и рыболовов были открыты специальные школы-интернаты. Преподавание в них велось исключительно на русском языке. Таким образом, в отличие от некоторых других малочисленных народов Севера, орочи были лишены даже возможности учиться на родном языке. Это привело к почти полному его забвению. Коснулись орочей и коммунистические репрессии 1920-х – 1930-х годов. Главным образом они прошлись по родовым шаманам. Шаманам запрещали совершать обряды, отнимали у них облачение и утварь. Молодые орочи насильно изымались из традиционного хозяйственного уклада и привлекались на заготовку леса и массовые стройки. Во время Великой Отечественной войны были призваны на фронт и не вернулись многие орочские охотники. Оставшиеся в тылу заготавливали мясопродукты для действующих армий. Приходилось убивать косаток, нарушая веками сложившееся табу. При отстреле медведя, которого орочи почитали как предка, не оставалось времени для совершения надлежащих обрядов.
Народнохозяйственные программы комплексного освоения и развития Сибири и Дальнего Востока 1960-х – 1970-х гг. включали в себя ликвидацию многих «неперспективных» национальных сел, в том числе орочских. Достаточно привести пример кампании 1960–1961 гг. по переселению орочей с берегов реки Хунгари на Амур, откуда они через год почти все вернулись назад. Орочи с побережья Татарского пролива (пос. Гроссевичи, Нельма), занятые в местной рыбной промышленности, были переселены в район Советской Гавани. Начавшаяся в те же годы политика экстенсивного использования природных богатств Дальнего Востока привела к повальной вырубке лесов, засорению нерестовых рек отходами древесины при сплаве и, таким образом, подорвала основу привычного существования орочей – охоту и рыболовство. Эта политика была чужда экологическому мировоззрению орочей, подразумевавшему разумное использование даров тайги.
В целом XX в. явился периодом решительного умерщвления традиционной материальной и духовной культуры орочей, завершившегося почти полным ее исчезновением. В 1990 г. была создана Ассоциация малочисленных народов Севера, с деятельностью которой связывают определенные надежды на возрождение того немногого, что осталось от традиционного жизненного уклада орочей. В уставных документах этой организации намечено создание комплексных национальных хозяйств, в которых бы формировались условия для развития традиционных видов занятости. Немаловажное значение отводится возрождению языка и духовной культуры. (Березницкий 1999: 7–9)