Ненцы. Краткая историческая справка

Контакты восточных славян с народами Северного Урала и Зауралья начались задолго до присоединения этих земель к Русскому государству. Источники указывают на то, что к XI–XII в. самоядь наряду с югрой были уже сформировавшимися североуральскими сообществами, хорошо различаемыми северорусским людьми. Об это свидетельствуют летописное известие новгородца Гюряты Роговича 1096 г. в и сообщение ладожского посадника Павла 1114 г. (Повесть 1950: 167). В датируемом серединой 1490-х гг. сказании «О человецех незнаемых на восточной стране и о языцех розных» ведется повествование о девяти племенах самоедов (вероятно, разных группах ненцев, энцев и селькупов). Безымянный автор, сплетая воедино мифы, небылицы и реальность, выделяет самоедов каменных, малгонзеев, «линных», «по пуп мохнатых», «со ртами на темени», «по зиме умирающих», «ходящих по подземелью», «безголовых» и людей безлесной земли Баид (Титов 1890: 3–6). Несмотря на гротескный стиль, в нем очевидно присутствует этнографическое знание и понимание того, что в летописные времена самоеды были расселены на довольно обширных территориях и вовлечены в систему мировой пушной торговли.

Самым ранним косвенным упоминанием о лесных самоедах в русских письменных источниках можно считать ходатайство самоедской знати о принятии их в подданство великого князя Василия III в 1525 г. (Обдорский край и Мангазея в XVIII в. 2004: 10–11). Можно предположить, что названный в этом документе «князь Белоголов» — представитель лесных самоедов рода Айваседа (Айваседо), что в буквальном переводе означает «Белоголовый». К середине XVI в. русские промышленные и торговые люди освоили пути в низовья Оби и далее — на Пур и Таз и напрямую торговали с кунной (пяками) и тазовской (молгомзеями) самоядью (Вершинин 2018: 7–8).

После присоединения Сибири ненцы, как и другие туземные народы, вошли в состав Русского (Российского) государства. Государственно-административное управление кочевниками-самоедами по большей части состояло в сборе ясака. Главным инструментом ясачного сбора и предотвращения выступлений против русской власти была поимка аманатов (заложников) из близких родственников «князьков» и «лучших людей» (родовой знати) кочевников. Обладая экономической самодостаточностью и транспортной независимостью, кочевники-самоеды совершали набеги-грабежи на соседние племена, русские экспедиции и форпосты (Пустозерск, Обдорск, Березов, Мангазею). Особенно кровопролитными были конфликты XVIII в., когда ненцы в союзе с некрещеными обдорскими остяками (хантами) громили селения крестившихся соседей.

В авангарде самоедского движения выступали Каменные самоеды, прежде всего Карачеи (Карачейский род, Харючи-тэнз). Богатство Карачеев оленями напрямую связано с их господством в тундрах. Ключевые позиции среди Карачеев занимали роды с красноречивыми именами Ңокатэта (Многооленный) и Сэротэта (Белооленный). В результате миграций тундровые ненцы значительно расширили пространство своих кочевий (изначально ограниченных междуречьем Печоры и Оби) на север к берегам Ледовитого океана, где ими были ассимилированы родственные по культуре арктические охотники (в ненецком фольклоре сихиртя), а также на запад до п-ова Канин и на восток к Енисею, где ненцы-юраки заняли земли близких им по культуре и языку энцев-манту. Оленеводческая революция привела к заполнению тундры сплошным полотном соседских связей кочующих стойбищ и унификации ненецкой культуры, в том числе распространению в тундрах единого диалекта. Поскольку очагом крупностадного оленеводства и экспансии кочевников-оленеводов в XVII–XIX вв. был Северный Урал (район кочевий Каменных самоедов — Карачейской орды), их диалекту, по-видимому, и суждено было стать языком общности тундровых ненцев (Головнёв 2004: 57–59, 88–91).

Противостояние северных кочевников российской власти и религии длилось почти 150 лет, что послужило основанием их именования в письменных источниках «немирной» и «воровской» самоядью. Однако кочевое сообщество вынуждено было признать неизбежность российского присутствия. Согласно Устава «Об управлении инородцев» 1822 г. самоеды были отнесены к разряду «бродячих», а на должность главного самоедского старшины был избран Пайгол Нырмин из Карачейского рода. Это спровоцировало конфликт между самоедскими старшинами и обдорскими князьями Тайшиными, через посредство которых осуществилось управление самоедами. Драматическим продолжением конфликта стал открытый мятеж ненцев во главе с Ваули Ненянгом (1830–1840 х гг.). В 1866 г. в Обдорском крае были учреждены две самостоятельные инородные управы — остяцкая и самоедская, возглавляемые наследниками двух элитных туземных родов, остяков Тайшиных и самоедов Карачеев (Лезова 2000; Перевалова 2019: 71–77, 85–127).

Утверждение советской власти на Российском Севере привело к кардинальным переменам. В конце 1920 — начале 1930-х гг. на территории расселения ненцев были образованы национальные административные единицы — Ненецкий округ в составе Архангельской области, Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский в составе Тюменской области, Таймырский (Долгано-Ненецкий) в составе Красноярского края. Таким образом ненцы выступали титульным народом сразу в трех северных округах СССР. Серия политико-экономических кампаний советской власти была связана с обобществлением оленей и созданием колхозов, обучением тундровых детей на культбазах, борьбой с кулаками и шаманами. В результате коллективизации туземцы лишились не только права собственности на хозяйственные угодья, но и на основные средства производства и продукцию. Ответом на «советизацию» тундры стали антисоветские выступления (мандалада) ямальских и уральских ненцев в 1934 и 1943 гг., лесных ненцев в союзе с хантами на Казыме в 1934 г.

Преобразования 1950–1960-х г. (укрупнение колхозов, перевод кочевников на оседлость) привели к разрушению порядка землепользования и внутриобщинных связей, отрыву от традиционных хозяйства и культуры. Территории оленеводческих колхозов были разделены на бригадные маршруты-коридоры, каждая бригада кочевала по своему маршруту, из года в год устанавливая чумы в одних и тех же местах. Установка на комплексное развитие хозяйств (самообеспечение) реализовалась путем внедрения новых отраслей (животноводство, земледелие, звероводство, лесо- и дровозаготовка). Однако оленеводческая культура оказалась стойкой к внешнему воздействию. Вопреки колхозно-совхозным мероприятиям оленеводы восстановили поголовье и сберегли небольшие частные стада оленей, соблюдали нормы пользования угодьями, согласно традициям, формировали стойбищные коллективы (за порядковыми номерами совхозных бригад скрывались традиционные ненецкие родственно-соседские объединения).

С конца 1960-х гг. начинается масштабное нефтегазовое освоение Севера и продвижение в ненецкие тундры недропользователей. Ведомственная экспансия сопровождалась бесконтрольным отчуждением традиционных хозяйственных угодий и нерегулируемой миграцией населения. Традиционные комплексы были расчленены на отдельные отрасли, их экономическое значение и, соответственно, статус коренного населения существенно снизился (Головнёв 1995: 91–94). Отчуждение земель и нарушение природно-экологического баланса сказалось на традиционном хозяйстве коренных народов — резко сократилось общественное и личное поголовье оленей, а в ряде районов оленеводство почти полностью исчезло.

В 1990-х гг. произошел слом совхозной системы и государственного управления оленеводством с их организованным содержанием коралей (загонов для оленей из нарт и веревок) и забойных пунктов, сбытом и реализацией продукции, вакцинацией оленьего поголовья, снабжением и оплатой труда оленеводов. С 1991 по 1999 г. численность оленей на Российском Севере сократилась на треть, с 2260600 до 1357300 голов (Klokov 2000: 39). Оленеводство, еще недавно называвшееся одной из самых прибыльных отраслей хозяйства, в постсоветской России вошло в разряд убыточных производств. Единственным «оазис» в этой стихии кризиса оказалась западносибирская тундра, где кочевники-ненцы сумели не только сохранить традиционный образ жизни, но и в очередной раз адаптироваться к новым обстоятельствам. В то время как в большинстве районов Российского Севера отмечался катастрофический упадок оленеводства, на Ямале случился обратный кризис — перепроизводства, отозвавшийся истощением пастбищ (перевыпасом) и трудностями сбыта продукции. С одной стороны, рост ямальских стад был обусловлен спросом на продукцию динамично развивающейся нефтяной индустрии и финансовой поддержкой оленеводов со стороны администрации Ямало-Ненецкого автономного округа (Хрущев, Клоков 1998), с другой, — залогом стремительного роста ненецкого тундрового оленеводства стали частные стада (Головнёв 2004: 93).

Ныне частное поголовье оленей на Ямале превышает общественное, и это преобладание растет: в начале 2015 г. общественных оленей было около 300 тыс., частных — 370 тыс. (всего 670 тыс.), в начале 2016 г. общественных — около 305 тыс., частных — 425 тыс. (всего более 730 тыс.). Таким образом, ненцы едва ли не первыми в России со свойственной кочевниками решимостью повернули в русло отношений частной собственности и рынка, используя собственный этнокультурный ресурс — оленеводство (Головнёв, Куканов, Перевалова 2018: 157). Вместе с тем рост численности поголовья и развитие нефтегазового кластера привели к тому, что нагрузка на ямальские пастбища сегодня существенно превышает их оленеемкость. Еще одна угроза кочевникам-оленеводам исходит от природно-климатических потрясений (зимний гололед, летняя жара), вызывающих падеж поголовья, опасность эпизоотий, напряженность среди кочевого сообщества (Головнёв 2016; Перевалова 2015).

В адаптации ямальских кочевников к новым условиям сочетаются эффекты прямого и опосредованного действия. Первые включают последствия непосредственного воздействия индустрии на жизнедеятельность коренного населения — отчуждение пастбищ, загрязнение среды, вынужденное изменение маршрутов и ритма кочевий. В то же время развитие индустрии открывает новые возможности реализации продукции оленеводства благодаря появлению прямо в тундре рынков сбыта, строительству коралей, факторий и забойных пунктов, оснащенных современными технологиями заготовки, хранения и переработки сырья. Второе подразумевает воздействия не столько материального, сколько ментального свойства, которые обобщенно можно назвать соблазнами оседлости. Самый очевидный из них — компенсационное строительство благоустроенного жилья для оленеводов в поселках, переоснащение оленеводов новыми средствами транспорта и навигации (Головнёв, Куканов, Перевалова 2018: 150–151).

Источники:

Вершинин Е. В. Русская власть и сибирские самоеды в XVI–XVII вв. Екатеринбург, 2018.
Головнёв А. В. Говорящие культуры: традиции самодийцев и угров. Екатеринбург, 1995.
Головнёв А. В. Кочевники тундры: ненцы и их фольклор. Екатеринбург, 2004.
Головнёв А. В. Риски и маневры кочевников Ямала / А. В. Головнёв // Сибирские исторические исследования. 2016. No 4. С. 154–171.
Головнёв А. В., Куканов Д. А., Перевалова Е. В. Арктика: атлас кочевых технологий. СПб., 2018. 352 с.
Клоков К. Б., Хрущев С. А. Ненецкое оленеводство: подходы к разработке концепции. СПб., 1998. Вып. 7.
Лёзова С. В. Сибирские ненцы (самоеды) в середине XIX в.: диалог кочевников и чиновников / С. В. Лозовая // Древности Ямала. Екатеринбург; Салехард, 2000. Вып. 1. С. 190–206.
Перевалова Е. В. Интервью с оленеводами Ямала о падеже оленей и перспективах ненецкого оленеводства // Урал. истор. вестн. 2015. No 2 (47). С. 39–49.
Перевалова Е. В. Обские угры и ненцы Западной Сибири: этничность и власть. СПб.: МАЭ, 2019.
Повесть временных лет. Ч. 1: Текст и перевод. М.; Л., 1950.
Титов А. Сибирь в XVII веке. Сборник старинных русских статей о Сибири и прилежащих к ней землях. М., 1890.
Klokov K. Nenets Reindeer Herder on the Lower Yenisei River: Traditional Economy under Current Conditions and Responses to Economic Change // Polar Research. Vol. 19 (1). 2000. P. 39–47.