Уильтинский язык

I. Социолингвистические данные

I.1. Существующие альтернативные названия

Более распространенным названием языка до недавнего времени было — орокский язык. Альтернативный термин, хотя и более распространен в последние пару десятилетий, не имеет окончательно устоявшегося варианта в русском языке: помимо официально утвержденного (язык) уйльта встречаются варианты язык уильта, язык ульта, уильтинский язык, уйльтинский язык. Варианты названия языка связаны с вариантами названия народа: ороки либо уильта (уйльта). В данной статье мы будем придерживаться терминов язык уильта, уильтинский язык (такой вариант используется, например, в уильтинском «Букваре» и в книге «Тунгусо-маньчжурские народы Сибири и Дальнего Востока» — обе 2022-го года издания).

Об употреблении в качестве самоназвания слова ороки Т. И. Петрова в 1967 писала следующее: «Сами ороки называют себя ороками только в тех случаях, когда разговаривают с народами, у которых они известны под этим названием». Надо отметить, что название народа ороки использовали не только русские, но и представители других народов, живущих (или живших ранее) по соседству с уильта. Например, как orokko ( orohko ) представители народа уильта были известны айнам. Ч. М. Таксами писал, что словом орӈрку (имеющим то же происхождение) нивхи «определяли широкий круг тунгусоязычных народов – ульчей, ороков, орочей и др.». В уильтинском языке это слово звучит как orokko . Вероятнее всего, оно восходит к формам * oro ŋ ka ̄ n (ед.ч.) ~ * oro ŋ ka ̄ r (мн.ч.). Суффикс *-ŋ ka ̄ n (ед.ч.) ~ *-ŋ ka ̄ r (мн.ч.) обозначает жителя определенной местности. А основа * oro - , собственно, и означает ‘место, место жительства’, то есть * oro ŋ ka ̄ n — ‘житель данной местности; местный житель; исконный обитатель данной местности’. При этом звуковой облик слова orokko указывает на то, что в уильтинском оно является не исконным, а заимствованным (из какого-то — возможно, не дошедшего до нас — тунгусо-маньчжурского языка северной ветви): если бы слово было исконным, оно, развиваясь по правилам исторических звуковых изменений, характерным для уильтинского языка, имело бы вид * оротто . Заимствованный характер этнонимов — факт, хорошо известный лингвистам: нередко название того или иного народа возникает раньше у соседей (которые «извне» описывают этнос как единую группу, обладающую, например, определенными языковыми и культурными отличиями), а не внутри этноса (где на определенном этапе важнее внутреннее деление по родам, локальным группам, нежели идея «этнической консолидации»). Как мы увидим далее, и второй этноним уильта также имеет внешнее происхождение.

В качестве самоназвания используется этноним, который в русском языке официально закреплен в настоящее время в виде уйльта . Этому соответствует уильтинское слово, записанное разными исследователями в вариантах уилта, уjлта , ул’та . Родственные слова есть также в ульчском: улча ‘уильта, орок’ и в низовском говоре негидальского: олчан ‘удэгеец’. Из трех приведенных форм уильтинского языка — уилта, уjлта , ул’та — наиболее ранней следует признать форму ул’та . Палатализация (смягчение) л’ указывает на то, что после л в этом слове был звук и , то есть исходная уильтинская форма — * улитта . Затем этот и «перескакивает» в первый слог (такие нерегулярные перемещения звуков внутри слова возможны в языках мира), что и дает уилта . И уильтинское ул’та (< * улитта ), и ульчское улча ‘уильта’ восходят к форме * улинчан . Слово это было заимствовано из орочского или удэгейского (или из общего предка этих языков), где оно имело вид * улинка̄н (исторический переход нк > нч закономерен для ульчского и уильтинского языков, причем в уильтинском имеем дальнейшее развитие нч > нт > тт ). Это слово * улинка̄н переводится как ‘речной житель, поречанин’: в орочском и удэгейском языках слово ули означает ‘река’ (в удэгейском также ‘вода’), а суффикс *- нка̄н обозначает жителя данной местности (и исторически соответствует упомянутому выше суффиксу * -ӈка̄н ).

I. 2. Общая характеристика

2. I . 2.1. Общая численность носителей языка и соответствующей этнической группы

В переписи 2020 г. по языку уильта приведены совершенно неправдоподобные сведения: указано, что языком владеют 73 человека. При общей численности уильта 268 человек (по той же переписи) оказывается, что языком владеет 27% представителей данного этноса — что для языка столь малочисленного народа было бы исключительно благополучной цифрой. Однако и ученым, и педагогам, работающим в настоящее время над созданием учебных пособий, хорошо известно, что число говорящих на уильтинском языке — всего 3—5 человек.

В Первой всеобщей переписи населения 1897 года уильта (ороки) учтены в количестве 743 человек, из них 304 человека жили в южной части острова, а 445 человек — в его северной части. В переписи 1926 г. ороками записаны 162 человека. Это данные только по северной части Сахалина: «Конвенция об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией», подписанная в 1925 г., удостоверяла, что советско-японская граница на Сахалине проходит в соответствии с Портсмутским мирным договором 1905-го года — по 50-й параллели. В соответствии с японскими статистическими данными в южной части Сахалина в 1907 г. проживали 334 «орочона». Известно, что после Второй мировой войны, когда весь Сахалин отошел к Советскому Союзу, некоторые уильта ушли с южной части Сахалина на остров Хоккайдо. Некоторые из живущих в южной части Сахалина уильта и сейчас носят японские имена и фамилии; еще в конце XX века некоторые южные уильта старшего поколения помнили японский язык. 

В переписях 1959, 1970, 1979 гг. ороки как отдельная национальность не фигурируют. По переписи 1989 года ороков — 190 человек. При этом представляется важным привести также альтернативные статистические данные, собранные экспедицией московского Института этнографии АН СССР в 1990-м году (приводятся данные по трем населенным пунктам компактного проживания уильта):

По этим данным только в этих трех населенных пунктах проживало 320 уильта (а не 190, как фиксирует проведенная всего годом ранее перепись) — эта цифра в большей степени соответствует данным последующих переписей: по переписи 2002 г. уильта — 346 человек, по переписи 2010 г. — 295 человек.

Приведенные в переписях данные о владении языком можно посмотреть в разделе «Характеристика исторической динамики» {ссылка}.

I .2.2. Возрастная структура носителей.

На уильтинском языке говорят всего несколько пожилых человек.

I .2.3. Социолингвистическая характеристика.

I .2.3.1. Степень угрозы исчезновения

Передача уильтинского языка от родителей к детям к настоящему времени полностью прекратилась,  При этом сейчас во многих семьях уильтинским не владеют представители трех поколений: ни дети, ни родители, ни «молодые» бабушки и дедушки по-уильтински не говорят, возраст нескольких человек, хорошо знающих язык, — около восьмидесяти лет. Угроза исчезновения языка при таких данных практически необратима.

I .2.3.2. Использование в различных сферах.

Естественное функционирование уильтинского языка прекратилось во всех сферах. Язык изредка используется в нескольких искусственно создаваемых ситуациях: при работе носителей с исследователями, при организации национальных праздников, при подготовке школьных учебников — при этом преподавание уильтинского языка началось пока только в качестве факультатива в одной школе Поронайска.

I .2.4. Информация о письменности и ее наличии.

Первым изданием на уильтинском языке, подготовленном в орфографии (а не в транскрипции), является «Орокско-русский и русско-орокский словарь» Л. В. Озолини и И. Я. Федяевой, опубликованный в 2003-м году. В нем используется следующий вариант алфавита:

Первое учебное пособие на уильтинском языке — «Уилтадаирису. Первая книга для детей и взрослых, желающих научиться уилтинскому языку» опубликована в Южно-Сахалинске в 2007 г. Над книгой работал коллектив авторов под руководством почетного профессора Хоккайдского университета Дзиро Икэгами: Е. А. Бибикова, Л. Р. Китазима, С. Минато, Т. П. Роон, И. Я. Федяева.

В этом букваре используется несколько иной вариант алфавита:

Этот вариант алфавита полностью соответствует фонологической системе языка, он отражает звуковой строй языка уильта: каждой фонеме, то есть каждому отдельному звуку в системе, соответсвует отдельная буква.

В «Букваре», авторами которого являются Е. А. Бибикова, Минато Сирюко, Л. И. Миссонова и А. М. Певнов (Санкт-Петербург, 2022), используется практически этот же вариант алфавита. Есть одно чисто графическое отличие: вместо знака ӡ используется знак ӡ̌ . Также в алфавит введен дополнительный знак ғ . Хотя буквами г и ғ записываются звуки g и γ , являющиеся позиционными вариантами ( g встречается в начале слова и в сочетаниях согласных, γ — между гласными), на слух эти звуки достаточно далеки друг от друга, и при подготовке данного пособия согласно методике обучения детей, не владеющих родным языком, было принято решение добавить букву, которая упростит ученикам чтение слов.   

I .3. Географическая характеристика:

I .3.1. Субъекты РФ, в которых представлено компактное проживание носителей языка .

Территория компактного проживания уильта — о. Сахалин: Ногликский и Поронайский районы Сахалинской области (небольшое число уильта проживает также в населенных пунктах Охинского и Александровского районов).

I .3.2. Общее количество населенных пунктов, в которых традиционно проживают носители языка.

Во всех населенных пунктах, в которых живут уильта, они составляют меньшинство населения в сравнении с представителями других национальностей. Населенных пунктов, в которых проживает более 10 человек уильтинской национальности, по данным переписи 2010 г. всего три.

I .3.3. Список населенных пунктов

Приводится список населенных пунктов, в которых (по данным переписи 2010 г.) проживало более 10 человек уильта. В таблице также указано общее число жителей населенного пункта и процент, который среди них составляют уильта.

I .4. Характеристика исторической динамики:

В таблице приведены зафиксированные переписями данные о числе говорящих и их проценте от общего числа уильта. Темная заливка в ячейке таблицы указывает на отсутствие данных в переписи.

В двух последних по времени переписях (2010 г. и 2020 г.) различается два вопроса: какой язык человек считает родным и владеет ли он национальным языком. Для уильтинского переписи фиксируют следующие ответы:

Для уильтинского языка по разным причинам данные переписей практически неинформативны: весьма неточно учитывается общее количество представителей данной национальности, в ряде переписей второй половины XX века уильта как отдельная национальность вообще не учтены (все это более подробно обсуждается в разделе «Общая численность носителей языка и соответствующей этнической группы» {ссылка на раздел}. Данные о числе говорящих также ненадежны: в 2020-м году говорящих на языке было не более 3—5 человек, а не 73 человека, как указано в переписи. Это не обязательно свидетельствует об ошибке в методике подсчета. Скорее мы имеем дело с эффектом, известным специалистам по социолингвистике, который Н. Б. Вахтин описал следующим образом: «В. И. Беликов, говоря о нечеткости понятия «родной язык» и связанных с этим ошибках и противоречиях переписи 1989 года, показывает, что даже тщательно подсчитанные цифры иногда дают абсурдный результат: для народов Севера, как правило, “чем дальше от мест компактного проживания, тем, по переписной статистике, лучше знание этнического языка и хуже знание русского” (В. И. Беликов. Надежность советских этнодемографических данных // Малые языки Евразии: социолингвистический аспект. М.: МГУ, 1997). Иными словами, северяне-горожане, живущие в русскоязычной среде, чаще указывают на владение своим этническим языком, чем северяне, живущие в небольших поселках в своей языковой среде. Дело здесь, конечно, в том, что люди, оказавшиеся вдали от родных мест в иноэтническом окружении, начинают испытывать трудности с этнической самоидентификацией, ощущают недостаток «доказательств» своей принадлежности к группе (так называемых этнических идентификаторов) и выбирают в качестве такого «доказательства» родной язык» (Н. Б. Вахтин. «Языки Сибири и Севера». СПб: Европейский университет, 2016). Выше мы приводили статистику, показывающую, что уильта оказываются в абсолютном меньшинстве даже в населенных пунктах с компактным проживанием — эта ситуация, возможно, усиливает именно символическую функцию языка, обращение к традиционному языку как к маркеру самоидентификации. При этом объективно человек может знать всего несколько общеупотребительных слов и простых фраз.

II. Лингвистические данные

II .1. Положение в генеалогической классификации языков мира

Уильтинский язык вместе с ульчским и нанайским объединяется в амуро-сахалинскую ветвь тунгусо-маньчжурской языковой семьи, при этом внутри этой ветви уильтинский ближе всего к ульчскому.

II .2. Диалектная ситуация

В уильтинском языке выделяется два диалекта — северный и южный, они соответствуют двум этнографическим группам уильта. На северном диалекте говорили уильта, проживающие в северной части острова Сахалин, в настоящее время — в пгт Ноглики и в пос. Вал. Эта группа по-уильтински называлась доронне̄ни (Доро — северный Сахалин). На южном диалекте говорили уильта, которые к середине XX века жили по большей части в Поронайске и в селениях Речное и Устье, в настоящее время — в г. Поронайске. Эта группа именовалась сӯнне̄ни (Сун — ‘Южный Сахалин’). Диалекты достаточно близки, основные различия связаны с фонетическим обликом слов (например: сев. дӯ ~ южн. дө̄ ‘два’, сев. субгу ~ южн. сугбу ‘рыбья кожа’).

II .3. Краткая история изучения языка

Первые записи на уильтинском языке (около 350 слов) сделал в середине XIX века японский исследователь Мацуура Такэсиро (1818–1888), на Сахалине в устье реки Пугачевки установлен памятный знак исследователю { https://i.sakh.com/info/p/photos/98/98848/f549b720dca1f8.jpg }. Значительно более богатый материал собрал в начале XX века (ок. 1904 г.) сосланный на Сахалин Бронислав Пилсудский {https://bigenc.ru/c/pilsudskii-bronislav-osipovich-45c060}: им собран словарь (около 2000 слов), записаны несколько текстов, сделаны некоторые грамматические заметки. В 1928 г. значительный лексический материал собрал Хисахару Магата — но словарь был опубликован значительно позже, в 1981 г. Во второй половине XX века с уильта, переселившимися после Второй мировой войны на Хоккайдо, работал Дзиро Икэгами, опубликовавший значительное число работ по уильтинскому языку и уильтинский словарь (около 4500) — к сожалению, словарь Х. Магаты и основные работы Дз. Икэгами написаны по-японски, и потому мало известны за пределами Японии. Первое основательное грамматическое описание орокского выполнено Т. И. Петровой (книга «Язык ороков /ульта/» вышла в 1967 г., материал для нее автор собирала начиная с 1936 г.). В 2001 г. Л. В. Озолиня опубликовала «Орокско-русский словарь» (ок. 12000 слов), в 2003 г. вышел «Орокско-русский и русско-орокский словарь» Л. В. Озолини и И. Я. Федяевой (около 5000 слов в орокско-русской части), в 2013 г. Л. В. Озолиня опубликовала «Грамматику орокского языка».

II .4. Основные лингвистические сведения (фонетика, грамматика, лексика).

II .4.1. Фонетика

Вокализм

Система гласных уильтинского языка состоит из семи фонем, все они имеют краткий и долгий варианты (в скобках приводится буква алфавита, которой записывается гласный):

В уильтинском действует гармония гласных. В языке с гармонией гласных все гласные делятся на два класса по какому-либо признаку — так, что в слове могут быть представлены гласные только с одним значением этого признака. В разных языках могут различаться характеристики гласных (или признаки), по которым должны «гармонировать» гласные внутри слова. Важным следствием гармонии гласных является то, что суффиксы в результате должны иметь несколько вариантов: ведь чтобы не нарушать гармонию гласных, суффикс, присоединяясь к разным словам, должен «приспосабливаться», меняя свой гласный в зависимости от гласных основы. Иначе говоря, суффикс имеет несколько (как минимум два) гармонических варианта, и выбор одного из этих вариантов диктуется основой слова. Более неформально можно обобщить принцип действия гармонии гласных так: гласный первого слога «диктует» выбор всех прочих гласных вплоть до конца слова.

Сказанное выше описывает «идеальную» систему вокализма, построенную на принципе гармонии гласных. Такая система была свойствена достаточно далекому предку уильтинского языка — пратунгусоманьчжурскому языку. Это — язык-предок всех известных нам тунгусо-маньчжурских языков. Естественно, язык этот ни в каких письменных памятниках не зафиксирован (он начал делиться на диалекты, давшие начало отдельным ветвям тунгусо-маньчжурской семьи, приблизительно 2000 лет назад), и ученые восстанавливают информацию о нем, сравнивая между собой материал тунгусо-маньчжурских языков. Все эти языки сохранили в том или ином виде гармонию гласных, и для тунгусо-маньчжурского праязыка можно реконструировать следующую систему: гласный каждого абсолютного подъема (верхнего, среднего, нижнего) имеет два варианта: относительно более высокого подъема (более открытый) и относительно более низкого подъема (более закрытый); гармоническую пару составляют гласные а (как гласный более низкого подъема) и ə (как гласный более высокого подъема; в орфографии э ). В слове могли сочетаться только гласные одной из двух гармонических серий: либо только гласные относительно более высокого подъема, либо только гласные относительно более низкого подъема. Практически в полном виде эту праязыковую систему гармонии гласных сохранил эвенский язык (о чем можно прочитать в статье Атласа {ссылка на статью про эвенский язык}). В своем изначальном виде эта система функционировала таким образом, что, зная только первый слог слова, можно было однозначно предсказать, гласные какой гармонической серии будут представлены во всем слове (и, в частности, можно было предсказать, какой гармонический вариант суффикса должен быть выбран).

Однако один праязык может дать целую семью разных, в большинстве случаев невзаимопонятных языков потому, что каждый его потомок (и каждый потомок потомка) развивается по своим собственным законам, в нем (на всех уровнях) происходят изменения, формирующие его уникальный облик. Эти изменения могут затрагивать и звуковую систему. В частности, в уильтинском уже не различаются два и -образных гласных и два у -образных гласных (относительно более высокого и относительно более низкого подъема). Поэтому гласные первого слога (предсказывающие грмонический класс слова) делятся на две группы следующим образом:

То есть все гласные, за исключением i , i ̄, u , u , однозначно определяют гармонический класс слова. Это удобно показать на примере выбора гласного в показателе винительного падежа: у слов I-го гармонического класса гласный показателя винительного падежа — а , у слов II-го гармонического класса — э :

Слова с гласными I-го гармонического класса в первом слоге

Слова с гласными II-го гармонического класса в первом слоге

Поскольку в уильтинских i , i ̄ совпали два и -образных гласных, исходно относившихся к двум разным гармоническим классам, и в уильтинских u , ū также совпали два у -образных гласных, исходно относившихся к двум разным гармоническим классам, в современном уильтинском i , i ̄, u , u первого слога не предсказывают гармонический класс слова. Среди слов с этими гласными в первом слог есть такие, которые относятся к I-му гармоническому классу (поскольку в праязыке в них были гласные i , i ̄, u , ū I-го гармонического класса), и такие, которые относятся ко II-му гармоническому классу (поскольку в праязыке в них были гласные i , i ̄, u , ū II-го гармонического класса).

Слова с i , i ̄, u , ū I гармонического класса в первом слоге

Слова с i , i ̄, u , ū II гармонического класса в первом слоге

В уильтинском есть также дополнительное правило гармонии гласных: если гласный слога, непосредственно предшествующего суффиксу — о или ө , в суффиксе вместо а будет о , а вместо э — ө :

Консонантизм

Система согласных уильтинского языка представлена в следующей таблице.

Согласные уильтинского языка (в скобках приведена буква алфавита, использующаяся для записи данного звука)

II .4.2. Морфология

II .4.2.1. Общая характеристика

В уильтинском, как и в других тунгусо-маньчжурских языках, все грамматические значения (как словоизменительные, так и словообразовательные) выражаются суффиксами.

Все тунгусо-маньчжурские языки относятся к языкам агглютинативного типа. Это означает, что в них:

1) более или менее богатая морфология (при помощи комбинации суффиксов можно выразить одним словом значение, для передачи которого в русском языке потребуется целое словосочетание);

2) для каждого грамматического значения в таких языках есть отдельный грамматический показатель (в отличие от русского, где, например, окончание прилагательного хорош-ей одновременно передает значение дательного падежа, единственного числа и женского рода);

3) показатели могут иметь несколько вариантов (например, сингармонических, как обсуждалось выше в разделе про вокализм), но в конечном итоге все варианты можно получить из одной общей формы по достаточно простым правилам (в отличие от русского, где, например, один и тот же падеж имеет разные показатели: кон- ей , рукав- ов , сапог- 0 );

4) в агглютинативных языках с фонетической точки зрения границы между составляющими слово морфемами достаточно четкие: при соединении морфем в одно слово на стыке не происходит слишком сложных и нерегулярных чередований, основа остается неизменной (ср. в русском брею / бре j - у / и бри -л).

Конечно, перечисленные признаки рисуют идеальный прототип агглютинативного языка, от которого реальные живые языки, развиваясь с течением времени, могут в той или иной степени отклоняться. Но, несомненно, из всех тунгусо-маньчжурских языков от этого прототипа дальше всех отошел именно уильтинский. Уильтинский радикально отличается от других родственных языков по параметру 3 (количество вариантов грамматического показателя и простота правил образования этих вариантов) и параметру 4 (простота проведения морфемных границ внутри слова; отсутствие фонетических преобразований основы или тривиальный характер таких преобразований).

Выше, обсуждая гармонию гласных, мы приводили примеры форм винительного падежа. Поскольку нашей задачей было проиллюстрировать только эффект обусловленности гласного в суффиксе, мы подобрали слова с одинаковым типом образования винительного падежа: в винительном падеже появляется показатель - мба / -мбэ / - мбо / - мбө .

Но в действительности в уильтинском формы винительного падежа гораздо многообразнее. Опишем способы их образования, чтобы дать читателю некоторое представление о сложности этого аспекта уильтинского языка. Все эти формы в конечном итоге развились из сочетания основы существительного с показателем винительного падежа – ва (это один из сингармонических вариантов), однако звуковые изменения, происходящие при образовании этих форм, весьма причудливы.

А. В четырех приводимых ниже словах представлены четыре сингармонических варианта суффикса винительного падежа, при этом согласный показателя остается без изменения:

Б. Если слово оканчивается на согласный л , в показателе винительного падежа в меняется на б . На л в уильтинском заканчиваются показатели множественного числа существительных (- л , - сал ), сочетание их с показателем винительного падежа достаточно частотно:

В. Если слово оканчивается на согласный н , в показателе винительного падежа в меняется на б , а н перед ним, в свою очередь, меняется на м . В данном случае сочетание конечного н основы с начальным в суффикса винительного падежа изменялось следующим образом: нв > нб > мб . Приведем некоторые из таких слов (обратим внимание на то, что все они состоят из одного слога):

Г. В предыдущем пункте мы привели неполный список слов, оканчивающихся в уильтинском на н . Все эти слова — односложные. Если же слово исторически оканчивалось на н , но состояло больше чем из одного слога, в уильтинском этот н в конце слова исчез, то есть в начальной форме (в именительном падеже) это слово оканчивается на гласный. Но согласный н восстанавливается тогда, когда к основе прибавляется какой-либо суффикс — так что форма винительного падежа у слов этой группы выглядит так же, как форма винительного падежа у слов с не отпадающим н .

Д. В уильтинском в форме винительного падежа может восстанавливаться еще один согласный, отсутствующий в форме именительного падежа. Этот согласный исторически имел вид γ (этот звук — звонкий аналог х ). Сочетание конечного γ основы с начальным в суффикса винительного падежа изменялось следующим образом: γв > γб > гб .

Е. Выше мы уже видели, что односложные слова в уильтинском языке ведут себя иначе, чем двусложные – они стремятся «не стать совсем короткими» и сохраняют те звуки, которые в многосложных словах отпадают. Точно то же происходит и с односложными словами, оканчивающимися на γ : если в двусложных словах в форме именительного падежа звук γ просто отпал, в односложных, напротив, γ переходит в х , а после него добавляется краткий гласный — такой же по качеству, как гласный первого слога. Например, слово па̄ xa ‘печень’ возникло из более ранней формы *па̄γ . Но при образовании винительного падежа такие односложные слова следуют тем же правилам, что и двусложные слова, заканчивавшиеся на γ :

Ж. Если слово оканчивается на гласный, согласный в суффикса винительного падежа в этом случае оказывается между гласными и выпадает. В результате в конце слова оказывается стечение гласных, которое в конечном итоге стягивается в долгий гласный (качество этого долгого гласного зависит от того, какие именно краткие гласные стягиваются). Формы винительного падежа, образованные таким образом, приведены в таблице ниже. Следует обратить внимание еще на одну особенность этих форм, иллюстрирующую действие ключевого для орокского языка правила: согласный, который оказывается перед долгим гласным, в орокском сам становится долгим (удваивается). Эти согласные выделены в таблице цветом. Эта особенность орокского языка уникальна — и на фоне родственных тунгусо-маньчжурских языков, и на фоне других языков Дальнего Востока и Сибири. «Ближайшие» языки с таким удлинением согласных перед долгим гласным — некоторые прибалтийско-финские (северная часть европейского субконтинента).

З. Еще одна группа слов при образовании формы винительного падежа демонстрирует восстановление выпавшего согласного с его последующим удвоением перед долгим гласным. В уильтинском языке в позиции между гласными исчез исторический согласный к . Поскольку, в частности, некоторые суффиксы исходно имели форму - ки или - ку , при присоединении таких суффиксов к основам, заканчивающимся на гласный, к выпадал по только что описанному правилу. В результате в уильтинском немало слов, оканчивающихся последовательностью «гласный+ и » или «гласный+ у ». У таких слов формы винительного падежа значительно отличаются от форм именительного (например, апаи ‘затылок’ ~ апакке̄ ‘затылок (винительный падеж)’). Поскольку в винительном падеже к перед долгим гласным по общему правилу удваивается, он не выпал — в отличие от одиночного к в формах именительного:

На примере винительного падежа мы показали сложность образования грамматических форм в уильтинском языке. Действующие при этом правила отражают сложные фонетические изменения, характеризовавшие историю уильтинского языка, однако такие правила эти сохраняли продуктивность (то есть были действующими, рабочими) вплоть до настоящего времени. В частности, действие этих правил распространялось и на недавние заимствования из русского языка: например, у слова карума̄ну ‘карман’ форма винительного падежа — карума̄нно̄ .

Подобные правила, результатом которых служит значительное расхождение форм одного и того же слова, действуют и при образовании других грамматических форм. Сравните, например, формы настоящего и прошедшего времени (с показателем 3л. ед.ч. - ни ) от одних и тех же глаголов. Показатели прошедшего времени — - ха  / - хэ и - чи — вычленяются в составе слова более или менее легко, но, как нетрудно убедиться, разделить на морфемы форму настоящего времени в большинстве случаев невозможно или как минимум затруднительно:

II .4.2.2. Морфология имени

В орокском языке различаются два грамматических числа. Первая форма — нейтральная (с нулевым показателем), она может употребляться как в значении единственного, так и в значении множественного числа (ср. два приведенных ниже предложения):

Ге̄да (один.им.п.) бө j ө (медведь.ед.ч.им.п.) хэ jj э̄ччини эсигдэ ‘ Один медведь плывет по течению’.

Надам-ба (семь-вин.п.) бө j өм-бө (медведь.ед.ч.-вин.п.) гарпахани ‘Семь медведей застрелил’.

Вторая форма — специальная форма множественного числа. Она чаще всего употребляется с существительными, обозначающими людей — впрочем, и такие существительные часто употребляются в значении множественного числа без оформления специальным показателем. Ниже приводятся два предложения, в первом есть показатель множественного числа, во втором его нет:

Мини ӡ̌е̄-сил-би (товарищ-мн.ч.-1л.ед.ч.) j э̄ бува̄тамба чакка̄ бичи ‘Моих друзей на этом острове полно есть’.

Эсигдэ бэиӈдэ̄чи та̄ни нари (человек.ед.ч.) ‘Однажды охотиться пошли люди’.

Существительные в уильтинском языке (см. предпоследний приведенный пример) могут присоединять притяжательные суффиксы, которые указывают, кому принадлежит предмет (‘мой’, ‘твой’, ‘его’):

Са̄ ӡ̌е̄-сил-чи? (товарищ-мн.ч.-2л.ед.ч.) ‘Где твои товарищи?’

Путтэ-би (ребенок-1л.едч.) соӈопиччини ‘Мой ребенок заплакал’.

Кроме лично-притяжательных показателей, в уильтинском языке есть два показателя так называемой возвратной притяжательности, они выражают значение ‘свой, свои’:

Ула̄-би (олень-возвр.ед.ч.) бо̄кки уихэни ‘оленя своего она на улице привязала’.

Притяжательные показатели используются также в изафетной конструкции: функционально изафетная конструкция заменяет отсутствующий в уильтинском (как и в большей части тунгусо-маньчжурских языков) родительный падеж. Русским конструкциям с родительным падежом вроде берег реки , берегом реки соответствуют в уильтинском языке конструкции следующей структуры: река берег-ее, река берегом-ее и т.п. Приведем несколько примеров:

кумултэ покто-ни (след-3л.ед.ч.) ‘след лыжи’ (досл.: лыжа след-ее)

сули худу-тэи-ни (хвост-напр.п.-3л.ед.ч.) ‘на хвост лисе’ (досл.: лиса на-хвост-ее);

доро на̄-таи-ни  (земля-напр.п.-3л.ед.ч.) ‘на землю северного Сахалина’ (досл.: северный.Сахалин на-землю-его);

наму бува̄та-таи-ни (остров-напр.п.-3л.ед.ч.) ‘на морской остров’ (досл.: море на-остров-его);

на̄ нари-ла-ни (человек-местн.п.-3л.ед.ч.) ‘среди людей земли’ (досл.: земля в-людях-ее).

Перед притяжательными суффиксами (как личными, так и возвратными) в некоторых случаях необходимо добавить еще один показатель, который лингвисты традиционно называют показателем отчуждаемой принадлежности. Употребление этого показателя связано с разными связями между обладателем и обладаемым в исходной конструкции. Если говорить упрощенно, система выглядит приблизительно следующим образом. Есть объекты окружающей действительности, для которых органично, естественно принадлежать кому-то. Это, прежде всего, части тела (ничья рука — уже не совсем рука), сделанные человеком предметы — нож, одежда, жилище, одеяло, посуда и т.п. (потому что они создаются постольку, поскольку у кого-либо есть потребность владеть ими и пользоваться ими), родственники, друзья, члены некоторой социальной иерархии, такие, как начальник или подчиненный (потому что все эти отношения подразумевают принадлежность другим людям: невозможно быть ничьим отцом, ничьим товарищем, ничьим начальником), домашние животные (потому что у них есть хозяин). Если притяжательный суффикс оформляет слово, называющее объекты из этой группы (мой брат, мой нож, моя рука, моя собака), показатель отчуждаемой принадлежности употреблять не надо. С другой стороны, есть объекты, которые обычно существуют самодостаточно, не принадлежа никому. Это, например, природные объекты (море или река), человек (если он описывается не через родственные или социальные отношения с другими людьми), дикие животные. Если притяжательный суффикс оформляет слово, называющее объекты из этой группы, перед ним прибавляется показатель отчуждаемой принадлежности. Приведем пример предложения, в котором несколько слов с притяжательными суффиксами, и в одном случае показатель отчуждаемой принадлежности употребляется, а в других — нет.

Нэ̄-ӈу-би суӈдатта̄ни ва̄ми аминам-ба-ни энинэм-бэ-ни пуллэурини.

‘ Пролива-отчужд.-своего рыбу добывая, отца-его, мать-его (дома) оставлял’.

В этом предложении показатель отчуждаемой принадлежности употребляется при слове нэ̄ ‘пролив; устье’: этот объект природы не может принадлежать человеку в полном смысле слова, принадлежность здесь метафорическая: ‘свой пролив’ — ‘тот пролив, возле которого человек живет’. При словах ‘отец’ и ‘мать’ показатель отчуждаемой принадлежности не употребляется: как уже говорилось, родство — это по сути отношение органической принадлежности кому-либо.

Иногда надо очень точно представлять себе значение слова, чтобы понять, должен ли при нем быть употреблен показатель отчуждаемой принадлежности (и, наоборот, когда при некотором слове мы видим в тексте употребление или неупотребление этого показателя, это может уточнить, высветить для нас его значение). Например, слово на̄ в словарях переводится как ‘земля; мир; планета; земная твердь; местность; суша; почва’. С нашей точки зрения оно обозначает природный объект — но в уильтинском это слово не употребляется с показателем отчуждаемой принадлежности; видимо, более точно это слово означает ‘ойкумена; освоенная земля’:

Исухани на̄-такки (земля-направит.п.возвр.) ‘Вернулся на свою землю’.

А слово бо̄ ‘вселенная; погода; местность; наружная сторона (за пределами жилища)’, которое в словарях трактуется как пересекающееся по значению со словом на̄ , напротив, всегда требует употребления показателя отчуждаемой принадлежности (хотя при употреблении данного слова с притяжательными показателями человек также выделяет некоторую освоенную им часть пространства, это пространство воспринимается как независимый от человека природный объект):

Эри бо̄-ӈу-пу (снаружи-отчужд.-1л.мн.ч.) маӈга орки ‘Эта погода у нас (сейчас, когда мы в лодке) очень плохая’.

В склонении уильтинского существительного девять падежей. Приведем образец склонения слова угда ‘лодка’.

Кратко остановимся на употреблениях падежей. Именительный и винительный падежи в основных своих употреблениях похожи на соответствующие падежи русского языка, ср. приводимое ниже предложение, где именительным падежом выражается подлежащее, а винительным — дополнение:

Ге̄да алига-мба (росомаха-вин.п.) бөккө (горбун.им.п.) гарпахани ‘В одну росомаху горбун выстрелил’.

Творительный падеж выражает прежде всего значение инструмента:

Тува гидаӡ̌и (копье-твор.п.) гидами ва̄хани ‘Ворон, копьем коля, убил’.

При помощи совместного падежа называют того, с кем вместе совершается действие:

Ча̄ э̄ктэ-ндо̄ (женщина-совм.п.) ӈэнне̄чи ‘С этой женщиной идут’.

Назначительный падеж всегда употребляется с притяжательными суффиксами. Притяжательный показатель в этом случае указывает, для кого предназначен объект:

Би апун-до̄-си (шапка-назн.п.-2л.ед.ч.) гатчимби ‘Я для тебя шапку купил’ 

Остальные падежи выражают пространственные значения. По крайней мере для южного диалекта уильтинского языка употребление падежей выглядит следующим образом. Когда в фокусе внимания находится именно пространственная конфигурация объектов (их местоположение, указание на точку, в которой началось или закончилось действие) употребляются дательный, местный и исходный падежи.

Дательный падеж, во-первых, обозначает местонахождение объекта где-либо:

Тувэ хуригачими биччини аундаума дугду (дом-дат.п.). ‘Зимой, празднуя, жил в доме-чуме ’.

Бэ j эни на̄ду (земля-местн.п.) биллэ̄. ӡ̌илинимэи улаптучче̄ни, мө̄-ду (вода-местн.п.) бӣни . ‘Туловище на земле , наверное, только голова намокла, (только она) в воде ’.

Во-вторых, он обозначает конечную точку действия:

пэ j э-ду-ни (лоб-дат.п.-3л.ед.ч) та̄ччини ‘ на лоб ему наступил’;

пана-ду-ни (ладонь-дат.п.-3л.ед.ч) эксэхэни ‘ в ладонь ему положил’;

амба аттан-ду-ни ӯхани ‘ на спину черта сел’;

Местный падеж указывает на место совершения какого-либо действия (в этом его отличие от дательного, который указывает на местонахождение объекта):

маса̄рре̄ни тава-ла (огонь-местн.п.) иваччини ‘его топор в огне сжег’.

Местный падеж, так же, как и дательный, может обозначать конечную точку движения (но местный падеж при этом не обязательно имеет значение непосредственного физического контакта, хотя не исключает и таких употреблений):

Тау-ла (мыс.Терпения-местн.п.) орокчичи , мама-ла (старуха-местн.п.) орокчичи ‘ К мысу Терпения отвезли, к старухе (так называется скала)’.

Пэ̄тэ-ӈу- лэ -ни (нерпа-отчужд.-местн.п-3л.ед.ч) киччомӡ̌и тутухани дарги ‘ В его нерпу торчком вошел гарпун’.

Кӯ j и гидани косон-дула-ни (нерпа-местн.п-3л.ед.ч) турпаччини ‘Айнское копье прямо в его кольцо попало’.

Исходный падеж обозначает начальную точку, из которой исходит действие:

Ва̄син-дӯ (Васи-исх.п.) сӯн на̄таини синдагаччи ‘ Из Васи на южную землю приехав’

Но чаще в значении конечной точки действия выступает направительный падеж. В первых двух примерах он, в соответствии со своим названием, обозначает направление действия:

пурэт-тэи (тайга-напр.п.) путандахани ‘в тайгу петли ставить ушел’;

омо̄т-тои (озеро-напр.п.) тулэхэни ‘на озеро поставил сеть’;

Однако есть немало примеров, когда направительный падеж обозначает достижение некоторого объекта (возможно, даже с последующим пересечением его границ):

оксо̄-токки (нарта-напр.п.возвр.ед.ч.) ӯхани ‘ на нарту свою села’;

дук-такки (дом-напр.п.возвр.ед.ч.) ӣвухэни ‘ в свой дом ввел’;

суӈдатта ӣхэни адули-таи-чи (сеть-напр.п.-3л.мн.ч.) ‘рыба зашла в их сети ’

исал-таи-ни (глаз(а)-напр.п.-3л.ед.ч.) ӣхэни ‘ в его глаза попал (табак)’;

на̄-таи (земля-напр.п.) ха̄кчини ‘ к земле причалил’;

пана-таи-ни (подошва-напр.п.-3л.ед.ч.) даксауччини ‘ к его подошвам прилепил’;

паду-такки (дом-напр.п.возвр.ед.ч.) саӈнамбани пэкпухэ ‘ в свой кисет табак его накрошил’.

Продольный падеж обозначает движение вдоль какого-либо объекта (ориентира) или размещение объекта / объектов вдоль ориентира:

покто-кке̄-ни (след-продольн.п.-3л.ед.ч.) ӈэнэхэни ‘по его следу пошел’;

путтэби оксо-кки (нарта-продольн.п.-3л.ед.ч.) сӯррэ̄ ӈэнэхэни ‘ребенка (в колыбели) к нарте привязав, поехала’.

умул-ке̄-ни (пояс-продольн.п.-3л.ед.ч.) баи j а̄кки бӣни ‘на его поясе (развешаны вдоль пояса) амулеты есть’

Также он используется в тех случаях, когда объект как бы проходит через ориентир:

Дө̄ холдо-кке̄-ни (два бок-продольн.п.-3л.ед.ч.) кучилэррэ̄ харпиччини ‘В два его бока нож вонзив, проколол’.

Сэ̄гдэ мө̄-кки (вода-продольн.п.возвр.) чимутэ̄мби гидалахани ‘В красную воду мизинец засунул’.

А̄нзе̄ хавани-кки (правый подмышка-продольн.п.возвр.) нарре̄ ге̄данне̄па гаӡ̌ӡ̌ини ‘ В правой подмышке своей человека одного приносит’.

Но этот падеж принимает на себя также функции исходного:

дө̄ холдо-кке̄-ни (два бок-продольн.п.-3л.ед.ч.) сэ̄ксэ хэ j эми, аӈмакке̄ни (рот-продольн.п.-3л.ед.ч.) сэ̄ксэ хэ j эми буӡ̌ининдэ̄мэ . ‘ Из двух боков его (= из ран на боках) кровь течет, изо рта его кровь течет —  умирает’.

Ге̄да коӈгори агбиччини наму-кки (море-продольн.п.) ‘Одна нерпа появилась из моря ’.

Дэунзе̄ исал-ке̄-ни (глаз-продольн.п.-3л.ед.ч.) аиси мө̄ни бөтөр соӈохони . ‘Из правого глаза золотая вода ручьем плакалась’.

II .4.2.3. Морфология глагола

Сказуемое в уильтинском языке согласуется с подлежащим по лицу и числу: синдахамби ‘я пришел (пришла), я приехал(а)’, синдахаси ‘ты пришел (пришла), ты приехал(а)’, синдаха-ни ‘он пришел (она пришла), он(а) приехал(а)’ и т.д.

Наиболее часто употребляющиеся формы глагольных времен в уильтинском языке образовались на основе причастий. В уильтинском различаются два причастия: настоящего времени (или, иначе, причастие несовершенного вида) и прошедшего времени (или, иначе, причастие совершенного вида). Причастие прошедшего времени образуется при помощи показателя - xa (н) (и его вариантов) от основ с исходом на гласный звук и при помощи показателя - чи (и его вариантов) от основ на согласный звук. Показатель причастия прошедшего времени - чи используется также у глаголов, у которых причастие настоящего времени образуется при помощи показателя -си . Причастие настоящего времени образуется при помощи двух показателей. Первый в определенный период истории уильтинского языка выглядел как -ри , однако формы с этим показателем подвергались столь сложной фонетической трансформации, что увидеть в их составе этот показатель в большинстве случаев невозможно. Второй показатель — - си . Если для показателей причастия прошедшего времени распределение по крайней мере частично зависит от формы слова (от того, каким звуком заканчивается основа), для показателей причастия настоящего времени это словарная информация: надо просто знать, какой показатель присоединяет тот или иной глагол. Причастие настоящего времени используется в функции сказуемого как глагол настоящего времени, причастие прошедшего времени — в значении прошедшего времени. Приведем примеры форм настоящего и прошедшего времени 3 л. ед.ч. от некоторых глаголов:

Форма будущего времени также образуется на основе формы причастия настоящего времени прибавлением показателя - рила (и его вариантов): ср. ӈэнне̄ ‘ушедший’ и ӈэнне̄лэми ‘уйду’:

Чимана̄ синду гэсэ ӈэнне̄лэ-ми (уйти.буд.вр.-1л.ед.ч.). Эри духу гэ̄м тауллила̄ (сгореть.буд.вр.3л.ед.ч.). ‘Завтра с тобой вместе уйду. Этот дом совсем сгорит’.

В уильтинском языке есть формы императива (побудительного наклонения) 2-го лица единственного и множественного числа, например, бө̄ру ‘дай’, бө̄русу ‘дайте’. Есть также специальные формы, чтобы выразить побуждение совершить действие не непосредственно в момент обращения, а в будущем. В следующем примере из текста в двух предложениях используются две формы побудительного наклонения: отец велит ребенку взять веревку сети (сейчас) и держать ее (в будущем), пока он на лодке будет обходить мыс, ставя сеть:

Сӣ на̄ӡ̌ӡ̌е̄ сӣгбэни даппа-у (взять-пов.накл.буд.вр.2л.ед.ч.). J эду дапута-тта̄ри (держать-пов.накл.буд.вр.2л.ед.ч.) ‘Ты со стороны берега веревку возьми . Здесь потом держи ’.

В уильтинском богатая система деепричастных форм (что вообще свойственно тунгусо-маньчжурским языкам). Если в русском языке деепричастия — форма по преимуществу книжной, письменной речи, то в уильтинском деепричастия употребляются весьма часто. Дело в том, что деепричастия служат основным средством выражения тех значений, которые в русском передаются сложноподчиненными и сложносочиненными предложениями. В этой функции деепричастия конкурируют с причастиями: падежные формы некоторых причастий также передают аналогичные значения. Ниже приводится несколько примеров.

Причастие в дательном падеже

Бө j ө хэ jj э̄н-ӡ̌и-ду-ни (плыть-прич.-дат.п.-3л.ед.ч.) гарпахани ‘ Когда медведь плыл , он выстрелил’.

Причастие в винительном падеже

Ге̄да э̄ктэ бө j ө хуллэ̄ннивэни (рыть.прич.-вин.п.-3л.ед.ч.) итэхэни ‘Увидел, что одна медведица (землю) роет’ .

Деепричастие цели

Тө j ө-буӡ̌ӡ̌и (угостить-деепр.) ге̄да ваӈгаива ва̄хани ‘ Чтобы угостить , одну яловую важенку убил’.

Чимана̄ амбаттаи соринда-буддо̄ри (бежать-деепр.мн.ч.) акпаччичи ‘Завтра с тиграми чтобы сражаться , легли спать’.

Одновременное деепричастие

Сула сула ӡ̌обо-ми (мучаться-деепр.) нэ̄духэни ‘Еле-еле, мучаясь , вышел’.

Сэбдэни-мэри (убаюкаться-деепр.мн.ч.) по̄нинне̄ни акпаччини ‘ Развлекаясь , некоторые уснули’.

Деепричастие предшествования

Ису-ваччи (подойти-деепр.) итэхэни ‘Вернувшись, увидел’.

Чимаи тэ̄-гэчче̄ри (встать-деепр.мн.ч.) итэ̄чиндэ̄ ‘Утром встав, увидели’.

Условно-временное деепричастие (при совпадении субъектов сказуемого и деепричастия)

Хаивадда̄ га-пе̄-дда (купить-деепр-и), хаивадда̄ ва̄-пе̄-дда (купить-деепр-и) миттэи эчче̄ли бөрө̄ . ‘ Если что покупал , если что убивал — ничего мне не давал’.

Условно-временное деепричастие (при несовпадении субъектов сказуемого и деепричастия)

Акпа-ккута-нне̄ (лечь.спать-деепр-3л.ед.ч.) утумукке̄ни сэ̄гдэ синакта нэ̄рини. ‘ Когда уснет , на затылке его красный волос выходит’.

В следующем примере все глагольные формы – деепричастия:

Асила-буӡ̌ӡ̌и (жениться-целев.деепр.) га̄тта-пе̄-дда̄ (привезти-усл.врем.деепр.-и) асила-у-ми-дда (жениться-пассив-одноврем.деепр.-и) а jj э̄! Ва̄-буӡ̌ӡ̌и (убить-целев.деепр.) га̄тта-пе̄-дда̄ (привезти-усл.врем.деепр.-и) ва̄вумидда (жениться-пассив-одновр.деепр.-и) а jj э̄! ‘Если привез (меня), чтобы жениться, то можно и замуж выйти! Если привез (меня), чтобы убить, то можно и убитой быть!’.

II .4.2.5. Лексика

В уильтинском языке несколько сот корней восходят к тунгусо-маньчжурскому праязыку.  Некоторое количество лексических инноваций унаследовано от промежуточного праязыка, потомками которого наряду с уильтинским являются ульчский и нанайский. Есть, наконец, немало слов, которые появились в уильтинском языке уже после того, как его предок обособился от предков ульчского и нанайского. Об этой самой поздней, собственно уильтинской лексике можно сказать следующее:

- к ней относятся 350‒400 слов неизвестного происхождения ‒ возможно, они были заимствованы из какого-то палеоазиатского языка, на котором говорили относительно недавно на Сахалине (впрочем, не исключено, что какая-то часть таких слов проникла в уильтинский язык еще тогда, когда его носители жили на континенте);

- несколько десятков слов было заимствовано уильтинским языком на Сахалине из эвенкийского, из нивхского, а также из орочского (уильтинское название самой большой реки на Сахалине ‒ реки Поронай ‒ появилось под весьма вероятным влиянием орочского языка);

- в уильтинском языке имеется небольшое количество заимствований из эвенского, причем контактировали эти языки, скорее всего, еще на континенте, до миграции предков уильта на Сахалин;

- в уильтинском языке очень мало лексических заимствований из русского языка; несколько слов заимствовано из айнского и японского.

Интересно, при относительно малом количестве слов, пришедших из нивхского языка, два таких слова относятся к редко заимствуемой базисной лексике (одно означает ʽяйцоʼ, а другое ‒ ʽзвездаʼ).

Судя по историко-фонетическим особенностям уильтинской оленеводческой лексики, бо́льшая ее часть не заимствована из эвенкийского или эвенского. Кстати, домашний олень называется по-уильтински ула̄ , в то время как, например, по-эвенкийски ‒ орон .

III. Иллюстративные материалы

Образцы текстов (в орфографии или в транскрипции).

Фрагмент сказки «Геухату» на южном диалекте уильтинского, записанной проф. Дзиро Икегами в 1950-1960-е годы от Чиё Сато (Напки).

Ила̄ дупчи хотто балӡ̌иханинда̄. Тари хотто со̄дуни ге̄да ороктомо духу биччининдэ. Тари духу до̄дуни ге̄да Геуха̄ту биччининдэ̄. Орокто̄ пусирра̄ ороктоӡ̌и худасирра̄ дэптуррэ̄ мо̄ мо̄лиссӣ мо̄ӡ̌и худасирра̄ дэптуррэ̄ оми биччининдэ̄. Тари ороктомо духу бо̄кке̄ни ила̄ тэилэ тӯру биччининдэ̄. Тари тӯру тэккэкке̄ни о̄ндои торо̄чиханда̄. Инэӈи а j ани инэӈиду Геуха̄ту уисэи каргаханда. Ге̄да гаса да̄ j ини гаса синӡ̌е̄нинда̄. Сэлэмэ ко̄ри далу ӡ̌ӣни гаса дӯчиккуӡ̌и хохо̄ллӯ лаутанӡ̌и хасаллӯ гидаӡ̌и худурэллӯ. Ча̄ тӯруду до̄хонинда̄. Тари гаса аттандуни э̄ктэ а j ани э̄ктэ бӣниндэ̄. «Геуха̄то̄, — уччининдэ, — эри гаса мимбе̄ хаиккиддэ̄ гаӡ̌ӡ̌ивани улиӈгаӡ̌и итэчиссэ̄ри. Мини амиттаивве̄ эниттэивве̄ алдурисса̄ри». Дэунӡ̌е̄ исалке̄ни аиси мө̄ни бөтөр соӈохонда̄. А̄нӡ̌е̄ исалке̄ни мэӈу мө̄ни бөтөр соӈо̄нда. Тари гаса гӯлиндухэниндэ̄. Сӯн агбинӡ̌ивани тэӈӈэ̄ ӈэнне̄ниндэ̄ тари гаса. Ча̄ тӯрутаи муктами чӣ карге̄нда̄ Геуха̄ту. Тӯру сувэмбэни а̄пчиннӣ га̄ j и ӡ̌ӣнӣ оччининда̄. Нэ̄чигэн ӡ̌ӣнӣ оми бо̄ саӈакке̄ни ӣдухэндэ. Чадо̄ до̄ндуханда Геуха̄ту. Дэпчини хаиддэ̄ ана̄нда̄. Тӯдухэниндэ. Хагӡ̌ими акпаччининда̄. Чимана̄ни дө̄ ӡ̌аӈге̄ га̄нихачинда̄ Геуха̄тумба. «Геуха̄то̄, эдэ га̄нно̄ччини». «Эдэнду хаиддэ̄ баитала анакки, — уччининдэ̄, — эмэчигэ дурунӡ̌ӣ эмэчигэ тэтувэӡ̌ӡ̌ӣ хо̄ни ӈэнне̄ве̄?» — уччиндэ̄. «Эдэттэи эсиви ӈэннэ̄». Ӈэнувэчиндэ. Гочидда̄ дө̄ ӡ̌аӈге̄ синдахачинда̄ лауталу ӡ̌аӈге̄. «Геуха̄то̄, эдэ га̄нно̄ччини». «Е̄ эсиви ӈэннэ̄,» — уччининдэ̄. Дө̄ ӈа̄ладуни дапарра̄ уиппэ гадувачинда̄ на̄ду эмэри та̄мбо̄нда. Эдэ дуктаини ӣвө̄чиндэ. Бултаи ме̄хураччинда̄ Геуха̄ту. Пэ̄ j эби сэ̄ксэ са̄р сэ̄ксэ са̄р ме̄хураччининда. «Геуха̄то̄, хаи баитта̄ни ба̄гатчи ме̄хураччисе̄?» — уччиндэ̄ эдэ, — «балӡ̌ихандукки эсидэлэ̄ бо̄ду бими хаивадда̄ эччиси иттэ̄ j и?» — уччининдэ. «Хаивадда̄ эччимби иттэ̄» , — уччининдэ̄. «Ана̄ хаивадда̄ итэхэси биллэ̄», — уччининдэ̄. «Ге̄да гаса да̄ j ини гасса̄ итэхэмби, — уччининдэ̄, — дӯчиккуӡ̌и хохо̄луввэ̄ лаутанӡ̌и хасалуввэ̄ гидаӡ̌и худурэлуввэ̄ сэлэмэ ко̄рре̄ далу ӡ̌ӣвэни гасса̄ итэхэмби», — уччининдэ̄. «Тари гаса аттандуни э̄ктэ а j ани э̄ктэ биччини», — уччининдэ̄. «“Геуха̄то̄ мимбе̄ эри гаса хаиккиддэ̄ гаӡ̌ӡ̌ивани улиӈгаӡ̌и итэчиссэ̄ри. Мини амиттаивве̄ эниттэивве̄ алдурисса̄ри”, — уччини», — уччининдэ̄. «А̄нӡ̌е̄ исалке̄ни мэӈу мө̄ни бөтөр соӈохони», — уччининдэ̄. «Дэунӡ̌е̄ исалке̄ни аиси мө̄ни бөтөр соӈохони. Тари гаса сӯн агбинӡ̌ивани тэӈӈэ̄ ӈэнэхэни», — уччининдэ̄. «Ча̄ тӯрутаи муктами чӣ итэчихэмби. Тӯру сувэмбэни а̄пчиввӣ га̄ j и ӡ̌ӣнӣ оччини,  — уччининдэ̄  — нэ̄чигэн ӡ̌ӣнӣ оми бо̄ саӈакке̄ни ӣдухэни», — уччининдэ̄. Эдэ ӡ̌илиби пэисэи тугбувэччи боӡ̌ӡ̌е̄нинда̄. Геуха̄тумба чэси да̄ j и ӡ̌аӈге̄ опо̄ччинда̄. Геуха̄ту пэӡ̌ӡ̌е̄кке̄ни ге̄да ӡ̌аӈге̄ бӣниндэ. Нада таӈгу салда̄ва баргиханда̄. Сэгдэм поро сэгдэми пулиси порохо̄тто̄ андупо̄ччининда̄ сэлэмэ порохо̄тто̄. Чимана̄ ӈэнне̄чиндэ̄. Чимана̄ни ӈэнэ̄чиндэ. Чӣ ӈэнне̄чиндэ̄. Тари гаса поктокке̄ни чӣ уисэи ка̄памари чӣ ӈэнне̄чиндэ. Бо̄ саӈӈа̄ни а̄птувачинда̄. Геуха̄ту мэ̄пи хоркоӡ̌и талда̄кки уивө̄ккэччи тугбө̄ччининдэ̄ пэисэи. Чӣ туккининдэ. На̄вани а̄птуханда̄. Ила̄н j а̄дара покто бӣниндэ̄. Буни ба̄руни пулипури поктӯ сӯн ба̄руни пулипури поктӯ амба поктони бӣниндэ̄. Пэнэндулэ бӣ до̄рима. Тари до̄рима тэккэндуни ге̄да мугдэ̄ бӣниндэ̄. Ча̄ мугдэ̄кки уихэндэ̄ хоркоӈуби. Уигэччи ӈэнне̄ниндэ̄. Ча̄ амба поктокке̄ни чӣ ӈэнне̄ндэ. Ге̄да духу тавани сөгдөдө̄ бӣниндэ̄. Ча̄ дуктаи ӣхэниндэ. Чиӈагэ̄нне̄ но̄ни итэхэни э̄ктэ бӣниндэ̄. «Геуха̄то̄, хаива хаӈдами синӡ̌е̄се̄, — уччининдэ̄, — алдо̄ улисэббӣ алдо̄ гирапсаббӣ ирами?». Геуха̄тумба боккомбони чакка̄ дэпө̄ччининдэ̄. «Амба элэ иссини лаха, —  уччининдэ̄, — иссо̄ j ини эри на̄ гэ̄м туччини, —  уччининдэ̄, — эри духу гэ̄м туччини. Тава талда̄кке̄ни агбиндуӡ̌ӡ̌ини», — уччининдэ̄. «А̄нӡ̌е̄ хаваникки нарре̄ ге̄данне̄па гаӡ̌ӡ̌ини, — уччиндэ, —  капилагаччи. Дэунӡ̌е̄ хаваникки геу со̄ндо̄мбони капилагаччи гаӡ̌ӡ̌ини», —  уччининдэ̄. «Исупе̄ кэиккэи нилау таватаи ӯӈгисини», — уччининдэ̄. Чаду бӣ уӈиттэ̄. “Мимбе̄ ва̄буӡ̌ӡ̌и га̄ттапе̄дда̄ ва̄вумидда а jj э̄ асилабуӡ̌ӡ̌и га̄ттапе̄дда̄ асилаумидда а jj э̄. Эри ӡ̌ӣни горолонӡ̌ини хаибуӡ̌ӡ̌и буисигэ?” — уӈиттэ», — уччининдэ̄. «“Дө̄нне̄ гэсэ обуддо̄ри ӡ̌илле̄си итэичче̄сӯ. Чиктэддэ̄ ва̄рини та̄ни. Эри ӡ̌ӣни горолонӡ̌ини пулисиси”, — уӈиттэ», — уччининдэ̄. «Амба нарре̄ ва̄ккуни лаутани бӣни», — уччининдэ̄. «Ча̄ лаутамба дапагатчи сирисса̄ри. Ӡ̌илле̄ни итэичче̄дувве̄ ко̄то лӣми акпанӡ̌ини», — уччининдэ̄. «Акпаккутанне̄ утумукке̄ни сэ̄гдэ синакта нэ̄рини, — уччининдэ̄ — тари синакта на̄таи багбалаутанне̄ хаус акпанӡ̌ини», — уччининдэ̄. «Тари синакта на̄таи багбалаутанне̄ “Геухэ̄ту” уми хэвэчиӈиттэ. Кус пөччөррө̄ синакта̄ пэӈ хо̄пуласса̄ри», — уччининдэ̄. «Ча̄ синакта̄ туттаупе̄ балӡ̌игаси эри», — уччининдэ̄. «Да̄ j иӡ̌и эӡ̌ӡ̌е̄ э̄риси», — уччининдэ̄. Геуха̄тумба даиханинда̄ амба нарре̄ ва̄ккуни лаутамба даппауккаччи. Тэдэддэ̄ амба иссининда̄. На̄ туччининда. Духу туччининда. Тава талда̄кке̄ни агбиндуханинда̄. А̄нӡ̌е̄ хаваникки нарре̄ ге̄данне̄па гадуханинда̄ капилагаччи. Дэунӡ̌е̄ хаваникки геу со̄ндо̄мбони капилагаччи гадуханинда̄. Э̄ктэ кус пөччөррө̄ пэӈ пэӈ хо̄рро̄ оромуччатаини чаук чаук ӣчихэндэ̄. Хурухэниндэ. Иттоттои урига̄тчи мокчом ируми ираханинда̄. Гаксе̄ пулчикки гирапса̄ни нэ̄вудуми дэпчининдэ̄. Дэптуми хоӡ̌иханинда.

Город в три этажа появился. На краю этого города один дом из травы был. В том доме некий Геухату жил. Для пропитания траву косил, продавал, дрова заготавливал, продавал — так жил. Возле того травяного дома росло три толстых священных дерева. У корней тех деревьев он лежал лицом кверху. В ясный день Геухату вверх посмотрел. Какая-то большая птица прилетела. С железный дом величиной птица, клюв как острога, крыло как сабля, хвост как копье. Села на то дерево. На спине у этой птицы женщина, красивейшая из женщин, сидит. «Геухату, — говорит, — хорошенько посмотри, куда меня эта птица уносит. Моим отцу-матери расскажи». Из левого глаза золотым ручьем плачет, из правого глаза серебряным ручьем плачет. Та птица отправилась. Полетела прямо туда, где солнце появляется. На то дерево взобравшись, все глядит Геухату. Добрался до вершины дерева, размером с ворону стал. Став с воробья размером, прошел через отверстие в небе. Но тут вспомнил Геухату: поесть ничего у него нет. Спустился. Голодный уснул. Назавтра два начальника пришли за Геухату. «Геухату, хозяин за тобой послал». «Перед начальником никакой вины я не имею, — сказал, — а в таком виде, в такой одежде как я пойду?» — сказал. «К хозяину не пойду». Ушли. Опять два начальника пришли, с саблями начальники. «Геухату, хозяин за тобой послал». «Э, не пойду», — сказал. За две руки взяв, понесли его на весу, на землю не давая наступить. В дом хозяина ввели. Сразу стал кланяться Геухату. Лоб в кровь (разбив) — так кланяется. «Геухату, в чем провинившись, кланяешься?» — сказал хозяин. «С тех пор, как родился, и до сей поры на природе живя, не видел ли ты чего-нибудь?» — сказал. «Ничего не видел,» — сказал. «Нет, что-нибудь видел, наверное», — сказал. «Одну птицу огромную видел, — сказал, — клюв как пешня, крылья как сабли, хвост как копье, с железный дом размером птицу видел», — сказал. «На спине той птицы женщина, красивейшая из женщин, была», — сказал. «“Геухату, хорошенько посмотри, куда эта птица меня уносит, моим отцу-матери расскажешь”, — сказала», — сказал. «Из правого глаза серебряным ручьем плакала, — сказал, — из левого глаза золотым ручьем плакала. Та птица полетела прямо туда, где солнце появляется», — сказал. «На то дерево взобравшись, все смотрел. Добравшись до вершины дерева, стал размером с ворону, — сказал, — став с воробья размером, прошел через отверстие в небе», — сказал. Хозяин голову опустил, думает. Геухату сразу большим начальником стал. Ниже Геухату еще один начальник есть. Семьдесят солдат приготовил. Летающий пароход велел сделать, железный пароход. Назавтра отправляются. Назавтра отправились. Все едут. По пути той птицы вверх поднимаясь едут. Добрались до отверстия в небе. Геухату велел себя веревкой посередине обвязать и спустить вниз. Все падает. Достиг земли. Там развилка трех дорог была. Дорога, чтобы к умершим идти, дорога, чтобы к солнцу идти и дорога черта есть. По колено тропинки. У начала той тропинки один пенек есть. За этот пенек привязал веревку. Привязав, пошел (дальше). По дороге черта идет. В одном доме огонь голубоватый есть. «Геухату, зачем идешь, — сказала, — последнее свое мясо, последнюю свою кость принеся?» Геухату досыта накормила. «Черт вот-вот возвратиться, — сказала, — когда возвращается, вся эта земля дрожит, — сказала, — этот дом весь дрожит. Посреди очага появляется», — сказала. «В правой подмышке одного человека приносит, — сказала, — зажав». «В левой подмышке нерпы детеныша, зажав, приносит», — сказала. «Вернувшись, голым у очага греется», — сказала. «Тогда я скажу: “Если ты за мной летал, чтобы меня убить, то убей, если ты за мной летал, чтобы меня убить, то убей, если ты за мной летал, чтобы на мне жениться, так женись Так долго зачем меня держишь?” — скажу», — сказала. «“Вдвоем, вместе чтобы стать, в головах друг у друга (вшей) давай поищем. Даже вошь, и та убивает, наверное. Так долго ты ходишь”, — скажу», — сказала. «Черта-человека чтобы убить, сабля его есть», — сказала. «Ту саблю взяв, спрячешься. Когда его голову смотрю, он, громко сопя, засыпает», — сказала. «После того, как уснет, на затылке его красный волос вылезает, — сказала, — после того, как тот волос в землю воткнется, крепко засыпает», — сказала. «После того, как тот волос в землю воткнется, я позову: “Геухату!”. Сразу, прыгнув, волос пополам разрубишь», сказала. «Тот волос если упустишь — второй жизни у тебя не будет (букв.: твое рожденное вот оно)», — сказала. «Громко не дыши», — сказала. Геухату спрятала, заставив его взять саблю, чтобы убить черта-человека. И правда, черт возвращается. Земля дрожит. Дом дрожит. Посреди очага появился. В правой подмышке принес одного человека, зажав. В левой подмышке детеныша нерпы принес, зажав. Женщина, вскочив, на куски порубив, в котел с шумом покидала. Сварилось. В корыто положив, согнувшись, таща волоком, отнесла. (Черт) ест, из-за щеки кости вытаскивая. Есть закончил.

Аудиозаписи речи.

?

3. Видеозаписи речи.

Любовь Николаевна Конусова. «Мы пошли в гости». Текст записан О. А. Казакевич, Е. Л. Клячко, Е. А. Ренковской, опубликован на странице, посвященной уильтинскому, на сайте «Малый языки России. Проект Института языкознания РАН» https://minlang.iling-ran.ru/lang/uiltinskiy. Там же доступны перевод и аннотированная запись оригинального текста.

4. Фото носителей языка.

Елена Алексеевна Бибикова, носитель северного диалекта уильтинского языка

Ирина Яковлевна Федяева, носитель северного диалекта уильтинского языка

Сирюко (Галина Хомовна) Минато, носитель южного диалекта уильтинского языка

Краткая библиография (учебные материалы, грамматики, словари).

Грамматики

1. Л. В. Озолиня.  Грамматика орокского языка. Новосибирск: ГЕО, 2013. 372 с.
2. Т. И. Петрова.  Язык ороков (ульта). Москва; Ленинград, 1967.

Словари

3. Л. В. Озолиня.  Орокско-русский словарь. Новосибирск: Издательство СО РАН, 2001.
4. Л. В.Озолиня, И. Я. Федяева. Орокско-русский и русско-орокский словарь. Уjилта-Луча кэсэни. Южно-Сахалинск: Сахалинское книжное издательство, 2003.
5. Jiro Ikegami. A Dictionary of the Ulta Language Spoken on Sakhalin. Sapporo: Hokkaido University Press, 1997.
6. Hisaharu Magata. A Dictionary of the Ulta Language. Abashiri, Hokkaido, Japan, 1981.

Сборники текстов

7. Т. И. Петрова.  Язык ороков (ульта). Москва; Ленинград, 1967.
8. Uilta Oral Literature. A Collection of Texts translated and annotated by Jirô Ikegami (Publications on Tungus Languages and Cultures 16). Osaka: Osaka University Press, 2002.
9. Икегами Дзиро. Сказания и легенды народа уйльта. Саппоро: Издательство Хоккайдского университета, 2007.
10. Легенды народа уильта. Издание подготовлено и осуществлено при поддержке «Сахалинской энергии», отпечатано в Красноярске в 2020 г. {https://www.sakhalinenergy.ru/upload/medialibrary/50f/legendy-naroda-uilta-8_07_2020.pdf}

11.  Храбрый мэргэ. Южно-Сахалинск: Сахалин — Приамурские Ведомости», 2018. {https://lib-nogliki.shl.muzkult.ru/news/16368639

12. https://lib-nogliki.shl.muzkult.ru/news/16368448?mobile=0}
13. Архивные материалы

Уильтинские фольклорные тексты, записанные К. А. Новиковой, хранятся в Новосибирске в Институте филологии СО РАН.

7. Карты распространения языка:

Пришлем позже

IV. Информация о внешних ресурсах

IV .1. Ресурсы по ревитализации

Нет

IV .2. Учебные материалы

Е. А. Бибикова, Минато Сирюко, Л. И. Миссонова, А. М. Певнов «Уилта кэсэни. Букварь». Санкт-Петербург: Просвещение, 2022.

IV .3. Видеолекции по языку

Уйльтинский (орокский) язык. Елена Клячко (ММФЯ-2020). https://www.youtube.com/watch?v=GIW2_7TWHSQ&ab_channel=%D0%A4%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%B2%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%AF%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%BE%D0%B2

IV .5. Интерактивные словари

Нет

IV .6. Лингвистические корпуса

Нет

IV .7. Медиа

Нет

IV .8. Информационные лингвистические ресурсы

Основная информация о негидальском на сайте «Малые языки России» (Институт языкознания РАН): https://minlang.iling-ran.ru/lang/uiltinskiy