Речь на эвенкийском языке
Больше аудио и видео с речью на эвенкийском языке в соответствующем разделе
|
Институт языкознания РАН
Шейфер Карина Олеговна, младший научный сотрудник |
Согласно Всероссийской переписи населения 2010 года, эвенков насчитывается 37 тысяч человек, 4310 человек показало владение эвенкийским языком. Однако данные переписи по числу носителей эвенкийского языка не отражают действительность и сильно завышены. В первую очередь, речь идет о статистических данных одиннадцатилетней давности, учитывавших на тот момент носителей крайне преклонного возраста. Кроме того, самооценка языковой компетенции носителей национальной идентичности часто субъективна и продиктована их самоопределением через национальную принадлежность, а не действительным владением языка.
Эвенкоязычных монолингвов, владеющих исключительно эвенкийским, нет. Однако, помимо русского языка, многие эвенки владеют якутским и бурятским языками наравне с этническим эвенкийским языком или вместо него. Большая часть эвенков (56% — 21 008 человек по данным 2010 года) традиционно проживает на территории Якутии, где отдельным районам даны статусы национальных эвенкийских районов. Однако как, например, в случае Жиганского национального района население не владеет эвенкийским языком в результате перехода на якутский язык. Якутоязычные эвенки, не владеющие эвенкийским, проживают также в с. Ессей Красноярского края, в Бодайбинском районе Иркутской области, в Аяно-Майском и Тугуро-Чумиканском районах Хабаровского края. Экспансия республиканского языка, вымещающего эвенкийский также наблюдается в Баргузинском, Баунтовском, Курумканском районах Бурятии.
а счет обширной территории распространения эвенкийского языка социолингвистическая ситуация по регионам крайне неоднородна. В большинстве мест компактного проживания эвенков статус витальности эвенкийского языка может быть определен как язык, находящий под существенной угрозой исчезновения, и язык, находящийся на пороге исчезновения. Так, например, полевые исследования социолингвистической ситуации эвенкийского языка в Красноярском крае, в Иркутской области, в Хабаровском крае показывают, что в национальном поселке, где проживает примерно 300 эвенков, в среднем насчитывается около десяти полных носителей, способных порождать нарративы и поддерживать беседу на эвенкийском языке, и около десяти человек, являющихся пассивными носителями, способными понимать эвенкийскую речь. Основной возраст носителей колеблется между 55 и 70 годами. В ходе экспедиций по изучению эвенкийского языка в Иркутской области и Хабаровском крае удалось найти по одному носителю возрастной категории 35 – 40 лет.
Наиболее стабильными и благоприятными в социолингвистическом плане являются село Иенгра Нерюнгринского района Якутии, села Усть-Нюкжа и Усть-Уркима и межселенные земли Тындинского района Амурской области. Примечательно, что эти территории относятся к ареалу одного диалекта эвенкийского языка — верхнеалданского. В этих местах успешно сохраняется традиционное оленеводческое хозяйство. Носители эвенкийского языка встречаются практически среди всех возрастов, а статус сохранности языка может быть обозначен как уязвимый. В Тындинском районе можно свидетельствовать о начале процесса языкового сдвига и прекращении передачи эвенкийского языка внутри семьи. В свою очередь, село Иенгра является практически единственным местом компактного проживания эвенков, где передача эвенкийского языка внутри семьи частично сохраняется. При этом стоит отметить, что язык эвенков села Иенгра неоднороден, вариативен и подразделим на несколько сосуществующих говоров.
Причины угасания этнического языка у эвенков во многом общие с языковыми сообществами других коренных языков севера, Сибири и Дальнего Востока. К их числу относятся дискриминаторные практики, выражавшиеся в осуждении и запрете публичного использования языка, наказания детей в интернатах за общение на родном языке. Дети, поступавшие в интернаты без знания русского языка, нередко заканчивали свое обучение, полностью утратив родной язык. После внутреинтернатовской русификации к жизни на родном языке эвенки возврашались только в исключительных случаях. Рестриктивные меры в отношении употребления национального языка сохранялись в обществе в зависимости от региона до 1975—1980 годов. Позднее запрет преподавания языка сменился в школах и интернатах безграмотным преподаванием, отягощенным тем, что преподаваемая литературная норма воспринималась многими семьями как «неправильный» и «чужой» язык.
Основной причиной прекращения передачи языка внутри семьи был сознательный отказ от эвенкийского языка как языка домашнего очага. В отдельных случаях родители могли общаться между собой на эвенкийском языке, но к детям обращаться на русском. Такое решение принимали родители, столкнувшиеся в свое время с дискриминаторными мерами в отношении говорящих на национальном языке. Мотивация к передаче языка также отсутствовала, этнический язык обладал малым престижем и мыслился в сравнении с русским языком как нечто бесполезное. Смешанные браки, где один из родителей, будь то носитель русской или якутской идентичности, не владел эвенкийским, этническим языком супруга, также были причиной тому, почему дети не овладевали эвенкийским языком в семье. Трудовая и кадровая система Советского союза привела к появлению в местах компактного проживания эвенков выходцев из западной части страны и как следствие увеличению числа смешанных браков среди эвенков.
Так, например, на севере Бурятии в ходе полевой записи языковых биографий информанты-эвенки формулировали причину утраты эвенкийского языка в одном ёмком тезисе: «По нам прошёлся БАМ».
Вследствие всесоюзной политики расселения неперспективных удаленных поселков в 1950—1965 годах, эвенков принудительно переселяли с мест их родовых кочевий. Более крупные поселки часто уже не были моноэтничными, что влияло на выбор русского языка как языка повседневного общения. В одном населенном пункте оказывались представители разных родов и носители разных говоров, а подчас и диалектов. В подобных «плавильных котлах» русский или якутский/бурятский становились языками межродового общения. Негативное влияние на социолингвистическую ситуацию оказал перевод эвенкийского населения с кочевого положения на оседлое, коллективизация частных оленей, раскулачивание крупных оленеводов, пользовавшихся в тайге трудом своих родственников на общинно-договорных условиях. Угасание традиционно-бытовой культуры привело к началу языкового сдвига и прогрессирующей утрате родного языка.
В таких условиях жизнь в тайге и занятия традиционным хозяйством служили единственной формой консервации языка. Общесоциальные процессы такие, как урбанизация и внутренняя миграция, также сказались на целостности эвенкийского языкового сообщества.
Сегодня сложно говорить о ревитализации эвенкийского языка и усвоении языка неговорящими поколениям. Причиной тому являются отсутствие мотивации к изучению языка, малая методическая и ресурсная обеспеченность, цифровое неравенство, а также бедственное экономическое положение населения в местах компактного проживания коренных народов.
В населенных пунктах, где эвенкийским язык находится под существенной угрозой исчезновения, сферы функционирования языка ограничены семейно-бытовым общением. Такого рода общение происходит с самыми старшими членами семьи. Зачастую существует корреляция между степенью владения языка и вовлеченностью в традиционные хозяйственные виды деятельности: охоту и оленеводство. Многие носители отмечают, что, находясь в тайге, на промысловых участках, они чаще используют эвенкийский язык (разговаривают и думают на эвенкийском) в сравнении с жизнью в поселке.
Более символическая роль эвенкийского языка отведена в общественной жизни и в школьном образовании. Во время праздников в поселках на эвенкийском языке исполняются традиционные обряды, торжественные речи и современные эвенкийские песни. Однако часто исполняющие не знают эвенкийского языка и не понимают значения, воспроизводимых ими текстов. Во многих национальных местах компактного проживания эвенков очень развиты творческие коллективы, которые исполняют танцы и песни на эвенкийском языке. Однако, в основном, артисты также не владеют эвенкийским языком. В Бурятии ежегодно проходит детский театральный фестиваль «Эвенкийский нимнгакан», в котором участники из различных эвенкийских регионов представляют постановки сказок на эвенкийском языке.
Школьное преподавание сводится к одному академическому часу родного языка и одному часу литературы на родном языке. Такого рода обучение не приводит даже к овладению разговорными фразами. Кроме того, нередки ситуации, когда преподавание осуществляется учителями, не владеющими эвенкийским языком. Отдельной проблемой, затрудняющей обучение, является диалектная вариативность эвенкийского. Методические пособия по эвенкийскому языку написаны на литературном стандарте — подкаменно-тунгусском диалекте, который распространен на территории Эвенкийского района Красноярского края и отличается в лексическом, фонетическом и грамматическом отношении от местных диалектов прочих восьми регионов, где проживают эвенки. Для школьников, изучающих эвенкийский язык, в российском городе Благовещенск и китайском городе Хэйхэ проводится олимпиада по родному языку «Турэн». Конкурс имеет международный статус, ежегодно в нем принимают участие сотни эвенков из России и орочонов (этническая подгруппа эвенков) из Китая.
В СМИ эвенкийский язык присутствует в вещании ГТРК «Бурятия», на эвенкийском и русском языках еженедельно выходят телепередача «Улгур» и радиопередача «Биракан». Над выпусками работает баргузинская эвенкийка Мария Берельтуева. В Якутии выпускается республиканская газета коренных малочисленных народов «Илкэн». Однако газета выходит на русском языке. Половина газетной полосы иногда отводится под печать материалов, присылаемых в редакцию эвенками села Иенгра Нерюнгринского района и эвенами села Себян-Кюёль Ламынхинского района. Под лейблом Tungus Records поэтической и музыкальной деятельностью на эвенкийском языке занимаются эвенки Иенгры. Кроме того, на эвенкийском языке развивает свое творчество северобайкальская поэтесса Валентина Волкова. Эвенкийка проживает в Алданском районе Якутии и печатает свои произведения на страницах республиканской газеты «Илкэн».
Набирают популярность национальные чаты в мессенджере WhatsApp. Порядка четырех эвенкийских чатов объединяет эвенков различных регионов. Однако в отличие от подобного эвенского чата, общение в эвенкийском чате происходит на русском языке. Отдельные пользователи, владеющие языком, отправляют сообщения на эвенкийском, что, правда, не приводит к завязыванию общения на эвенкийском языке.
На сегодняшний день эвенки России компактно проживают в 95 населенных пунктах девяти регионов Сибири и Дальнего Востока. На территории Сибирского федерального округа это Томская область, Красноярский край и Иркутская область, в Дальневосточном федеральном округе — Бурятия, Забайкалье, Якутия, Амурская область, Хабаровский край и Сахалин. Таким образом, эвенки занимают территорию от левого берега Енисея до Охотского моря и от Таймыра до границы с Китаем.
Сложность обращения к дореволюционным статистическим данным в отношении эвенков заключается в том, что до 1930-х годов эвенки учитывались под зонтичным термином тунгусы, которым также обозначали эвенское (за исключением прибрежных эвенов — ламутов) и негидальское население народов северной (сибирской) группы тунгусо-маньчжурской языковой семьи.
Первые данные по численности эвенков были установлены Б. О. Осиповым за XVII век на основе ясачных книг (в т. ч. приказных, сметных, пометных, приправочных, сборных книг), т. е. по тем документам, которые составлялись русскими властями в Сибири для учета уплаты натурального налога-ясака, выплачивавшегося пушниной. Работа с этими источниками позволила установить, что кочевых тунгусов (без учета ламутов) было учтено 15 084 человека, а оседлых тунгусов (без учета ламутов) — 2 429 человек. На момент XVII века это число было весьма представительным и составляло порядка 10% всего населения севера, включая русских. В тот период все тунгусское население владело этническим языком. Кроме того, тунгусский (эвенкийский) язык обладал высоким престижем и служил языком межэтнического населения на Енисее, посредством него между собой общались не только тунгусы (эвенки), но и селькупы, кеты, якуты.
Первой и единственной всеобщей переписью населения Российской империи стала перепись 1897 года. По результатам переписи, тунгусским языком (с учетом всех эвенкийских, эвенских и негидальских языковых вариантов) владело 66 270 человек. При этом на момент конца ХХ века ассимилятивные процессы уже сказывались на тунгусском населении и встречались отдельные группы обрусевших и объякученных тунгусов, что говорит о еще большей величине этногруппы тунгусов. На основании данных специальной разработки материала переписи 1897 года С. К. Патканов систематизировал статистические данные, показывающие племенной, родовой и языковой состав коренного населения Сибири и Дальнего Востока. Опыт географии и статистики тунгусских племен, упорядоченный С. К. Пактановым, позволил в дальнейшем разграничить эвенкийские, эвенские и негидальские этногруппы, которые прежде учитывались под единой этноязыковой принадлежностью.
Всесоюзная перепись населения 1926 года была последней отражавшей деление на тунгусов и ламутов, которых было насчитано 37 546 человек и 2044 человека, соответственно. Начиная с переписи 1939 года, во всесоюзных опросах выделялись эвенки и эвены. В результате правильного перераспределения этногрупп эвенков и эвенов, по данным переписи 1939 года, число эвенков (регистрированных прежде как тунгусы) сократилось до 29 666 человек, а число эвенов (отражавшихся прежде как ламуты) выросло до 9698 человек.
Однако новые термины не только восстановили историческую справедливость, но и привели к путанице. Согласно литературной норме русского языка, мужчина эвенкийской национальности называется «эвéнк», женщина — «эвенки́́йка», множественное число — «эвéнки»; в свою очередь, мужчина эвенской национальности называется «эвéн», женщина — «эвéнка», множественное число — «эвéны». Однако в русскоязычной речи самих эвенков этнонимы звучат с ударением на первый слог: «э́венок», «э́венка», «э́венки». Таким образом, на письме возникает путаница между этнонимами «эвéнка», женщина эвенской национальности, и «э́венка» («эвенки́йка»), женщина эвенкийской национальности. В итогах переписи 1959 года в северных районах Амурской области было показано 1158 эвенков и 231 эвен, хотя последних там нет. При проверке переписных листов в Амурском областном статистическом управлении было выяснено, что к эвенам были отнесены 230 эвенкийских женщин, назвавших себя не эвенкийками, а эвенками и один манегр (манегры — этногруппа амурских эвенков).
Всего, по результатам переписи 1959 года, число зарегистрированных эвенков ровнялось 24 710, что было на пять тысяч меньше в сравнении с результатами переписи 1939 года. Общая тенденция в обществе была направлена на отказ от эвенкийской самоидентификации, передачи и использования эвенкийского языка. Многие эвенки записывались как представители более крупных народов: якутов, бурятов, русских. К 1989 году с учетом глобального роста населения СССР за предшествовавшие 30 лет число эвенков лишь вернулось на уровень 1926 года. Из 29 901 эвенков эвенкийский язык посчитало родным 9075 человек.
Сегодня среди этнических эвенков наблюдается возврат к эвенкийской самоидентификации вне зависимости от владения эвенкийским языком. По данным переписи 2010 года, 37 тысяч человек считают себя эвенками и 4310 человек заявили о своем владении эвенкийским языком. Однако эмпирическая оценка лингвистов, знакомых с социолингвистической ситуацией по работе в местах компактного проживания эвенков, говорит о доле носителей эвенкийского языка, не превышающей 8-10% от всего национального сообщества.
Наиболее актуальной и точной классификацией диалектов и говоров эвенкийского языка считается систематизация Н. Я. Булатовой и В. И. Цинциус, разработанная в 1987 году. Согласно этой классификации, в эвенкийском языке выделяются три наречия (северное, южное и восточное), которые состоят из 14 диалектов, распадающихся, в свою очередь, на более чем 50 говоров.
Первую попытку классификации вариантов эвенкийского языка (на основе материалов Г. М. Василевич) предпринял З. Е. Черняков в 1934 г. в процессе составления карту распространения языков народов севера. В этой классификации исследователь выделял следующие диалекты: северный, южный, восточный (в последствии рассматриваемые как наречия) и амгуньский (признанный позже отдельным северным тунгусо-маньчжурским языком — негидальским).
Базовая классификация диалектов и говоров эвенкийского языка была разработана Г. М. Василевич и уточнена впоследствии В. А. Горцевской, а затем О. А. Константиновой. Она базировалась на ряде устойчивых фонетических и морфолого-синтаксических признаков. В качестве маркера различения наречной принадлежности вариантов эвенкийского языка было выбрано современное фонетическое соответствие пратунгусскому звуку *s. Рассмотрим эти соответствия на примере слов *сӣ (пратунг. ‘ты’) и ухӣ (пратунг. ‘веревка’).
Для диалектов северного наречия свойственно хакание в начале и середине слова (хӣ, ухӣ). Диалекты южного наречия делятся на две группы: свистящую (сӣ, усӣ) и шипящую (шӣ, ушӣ). В диалектах восточного наречия в начале слова проявляется секание (сӣ), а в середине слова между гласными — шекание (ушӣ). Сами носители также проводят условное деление диалектов на западные (диалекты северного и южного наречия) и восточные (восточного наречия).
Таким образом, система трех наречных ареалов (с определенной терминологической разницей) была отражена в классификациях всех тунгусоведов, работавших над упорядочиванием диалектов эвенкийского языка. По наиболее поздней классификации Н. Я. Булатовой и В. И. Цинциус 1989 года, эвенкийскому языку присуще следующее диалектное членение:
I. Северное наречие
II. Южное наречие
А. Шекающая подгруппа:
III. Восточное наречие
Говоры, указанные внутри каждого диалекта, по большей части, указывают на населенные пункты, в которых распространен соответствующий говор. Так полигусовский говор распространен в поселке Полигус Эвенкийского района Красноярского края, а тугурский говор — в селе Тугур Тугуро-Чумиканского района Хабаровского края. Среди говоров включенных в классификацию, некоторые говоры уже не имеют носителей, например, чемдальский говор подкаменно-тунгусского диалекта южного наречия, аимский говор аяно-майского диалекта восточного наречия и пр. В отдельных случаях целые диалекты (не говоры) исчисляются тремя последними носителями, как это происходит в случае северобайкальского или сахалинского диалектов. В условиях стремительного угасания локальных вариантов эвенкийского языка тунгусоведы Института гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера СО РАН подчеркивают, что все больше мы имеем дело с вариантами эвенкийского языка, на основе которых следует делать выводы не о диалектах эвенкийского языка, а об эколектах (языках родов и семей) и идиолектах (индивидуальных системах речи отдельных носителей).
В основу литературного эвенкийского языка был полигусовский говор подкаменно-тунгусского диалекта южного свистящего наречия эвенкийского языка, распространенный на территории Эвенкийского района Красноярского края. Однако литературный подкаменно-тунгусский эвенкийский не стал наддиалектным, которым бы в равной степени владели эвенки различных регионов. Более того, на сегодняшний день основная масса носителей эвенкийского языка сосредоточена не на территории Эвенкии (Эвенкийского района Красноярского края), а в якутской Иенгре и в Тындинском районе Амурской области, где распространение имеет верхнеалданский диалект. В связи с этим обсуждается издание учебников и методических пособий с опорой на верхнеалданский диалект. Подобные меры могут говорить о выделении в перспективе нового литературного варианта эвенкийского языка.
Взаимопонимание носителей разных диалектов затруднено, что обусловлено многоэтапными и долгосрочными миграционными процессами. Территория распространения эвенков и эвенкийского языка расширялась по мере продвижения эвенков на юго-восток. Миграция привела к образованию новых родовых групп и вторичных диалектов, но основные особенности первичных диалектов продолжали сохраняться. Близость некоторых диалектов свидетельствует о направлениях, в которых проходили миграции. Так тугуро-чумиканский диалект Хабаровского края имеет много общих диалектных черт с сахалинским диалектом эвенкийского. Северобайкальский диалект эвенков киндигирского рода близок языку олёкминских эвенков, поскольку северобайкальские эвенки прикочевали на юг с якутской стороны с реки Олёкма. Забайкальские эвенки, говорящие на витимо-нерчинском диалекте пришли на реку Нерча из Якутии, что даже отразилось в терминах сторон света в нерчинском эвенкийском: понятие юг передается словом дюлэскӣ ‘вперед’, север — амаскӣ ‘назад’.
Носители витимо-олёкминского и верхнеалданского диалектов восточного наречия эвенкийского языка, распространенных в Забайкалье и Амурской области, свидетельствуют о близком сходстве местных вариантов эвенкийского с языком эвенков Китая. На российско-китайских мероприятиях отдельным эвенкам России удается использовать эвенкийский язык как язык международного общения в разговорах со своими китайскими сородичами. Вероятнее всего, в этих случаях речь идет об эвенках, чьи предки мигрировали в Китай с российской территории. Известно о нескольких волнах переселения российских эвенков в Китай, последняя относится к периоду 1950-х годов. Некоторые из китайских эвенков до сих пор сохраняют русские имена.
В дописьменную эпоху эвенкийского языка записываемый языковой материал в основном представлял собой словарные списки и в редких случаях фразы на эвенкийском языке. Первые записи на тунгусском (эвенкийском) языке были опубликованы голландцем Николаасом Витсеном в книге «Северная и Восточная Тартария» (издания 1692 и 1705 гг.). Сочинение носило компилятивный характер и обобщало отчеты ряда должностных лиц и путешественников. Указаний на место записи и личность посредника, зафиксировавшего тунгусский (эвенкийский) языковой материал, Н. Витсен не приводит. Примечательно, что Г. М. Василевич указывает на этот труд как на первый источник тунгусских (эвенкийских) материалов, не уточняя при этом, что запись представляет собой перевод молитвы «Отче наш» на тунгусский (эвенкийский) язык. Тем не менее, перевод был выполнен пословно с церковнославянского языка без соблюдения эвенкийского синтаксиса и не может быть расценен как полноценный текст.
В 1723 году на территории современного Красноярского края тунгусскую (эвенкийскую) лексику по флоре и фауне записал Т. Г. Мессершмидт у тунгусов (эвенков) енисейско-туруханской, учамско-вивинской, нидымско-турыжской, илимпейско-кочомской и непской групп. В 1735—1740 годах в Забайкалье Г. Ф. Миллер собирал сравнительные списки лексики на латинском, монгольском, тунгусском и тангутском языках, а также составил «тунгусо-остяцко(сангино)-ассанито-латинский словарь». Исследователь указывал на заимствованные из монгольских языков термины скотоводства в говорах эвенков, кочующих в степях Нерчинского и Селенгинского уездов. В 1742—1745 годах Н. Я. Линденау записал словарные списки от тунгусов, живущих у Удского острога на территории современного Тугуро-Чумиканского района Хабаровского края.
Первую наиболее полную картину по диалектам тунгусского языка дают списки в «Сравнительных словарях всех языков и наречий» П. С. Палласа (1773 год записи, 1787—1789 годы издания). Около двух сотен слов были записаны от тунгусов (эвенков) Нерчинской области, енисейской округи, мангазейской округи, якутской округи и представителей рода Чапогир, а также от тунгусов (эвенов), живущих около Охотска. Лексика была организована по идеографическому принципу: термины родства, названия частей тела, природных явлений, наименования животных, птиц, абстрактные имена, наречия, глаголы. Отдельным разделом были даны числительные от 1 до 10 и 100.
Первая грамматика эвенкийского языка была написана М. А. Кастреном в 1848 году. В ходе четырехмесячной работы с носителями маньковского и урульгинского говоров эвенкийского языка в районе Читы Кастрен подготовил две тетради грамматических и словарных записей, легших в основу грамматики. К грамматике приложены словари М. А. Кастрена в 1500 слов (тунгусо-немецкий словарь с параллелями из бурятского, татарского, якутского и немецко-тунгусский словарь), а также словарь А. Ф. Миддендорфа и словари Г. И. Спасского (130 слов) и Г. Герстфельда (200 слов).
В 1856 году вышел эвенкийско-русский словарь Р. К. Маака. Он содержал 1500 эвенкийских слов, записанных от амурских и вилюйских эвенков, манегров, орочонов и представителей некоторых других групп. В качестве приложения приведены образцы речи вилюйских эвенков в виде 86 фраз с русским переводом.
В 1870-х годах А. Чекановский записал 1800 слов и 217 фраз от эвенков рода Кондогир, живших в Киренском округе Иркутской губернии. В 1903 году В. В. Птицын опубликовал «Очерки тунгусского языка» по материалам языка прибайкальских эвенков, живших по реке Голоусной. В очерках приводится грамматический материал и два словаря объемом в 600 слов. Материалы по языку приаянских эвенков записаны в 1903 году Э. К. Пекарским.
Впервые краткая характеристика ряда диалектов эвенкийского языка была дана Г. М. Василевич во введении к первой эвенкийской книге «Эwэdi dukuwun», изданной в 1931 году. Исследовательницей также был составлен диалектологический словарь 1934 года, содержащий около 4000 слов на илимпийских, ербогачснских, подкаменно-тунгусских, непских, токминских и сымских говорах эвенкийского языка. В «Очерках диалектов эвенкийского (тунгусского) языка», вышедших в 1948 году, Г. М. Василевич приводит описания одиннадцати говоров и диалектов эвенкийского языка. Эвенкийско-русский словарь Г. М. Василевич, изданный в 1958 году, содержит около 25 тысяч слов и снабжен грамматическим очерком и рядом приложений. В этом словаре отражена лексика всех локальных вариантов эвенкийского языка, к некоторым словам даны параллели из других тунгусо-маньчжурских, монгольских и якутского языков. Кроме того, Г. М. Василевич стала автором многих этнографических трудов и методических пособий по эвенкийскому языку.
Вопросам эвенкийской диалектологии посвящен ряд специальных работ, характеризующих диалектные особенности вариантов эвенкийского языка. Описание баргузинского говора витимо-олёкминского диалекта Бурятии дано в работах Н. Н. Поппе 1927 года и В. А. Горцевской 1936 года. В кандидатской диссертации Е. П. Лебедевой о наречиях места систематизированы материалы по северобайкальскому диалекту, собранные во время экспедиции 1932 года на севере Бурятии. На материале ербогаченского диалекта подготовлен фонетический труд А. А. Горцевского 1939 года, а также изучены формы отрицания В. А. Горцевской в работе 1941 года.
Детальное описание получили говоры и диалекты эвенкийского языка Якутии. В конце 1930-х годов О. А. Константиновой была защищена кандидатская диссертация по материалам языка тимптонских (чульманских) эвенков, ныне проживающих в селе Иенгра Нерюнгринского районе. Работа была написана до укрупнения колхозов, поэтому говор отличается от языка современных иенгринских эвенков. Вопрос о категории лица в тимптонском говоре исследован в кандидатской диссертации А. Ф. Бойцовой. Особенности спряжения токкинского говора раскрыты в работе В. А. Горцевской 1948 года. Первичное диалектологическое описание получили говоры томмотских, токкинских и учурских эвенков, опубликованные, подготовленные А. В. Романовой и А. Н. Мыреевой в 1962—1964 годах. Лексика этих говоров была отражена в составленном ими же «Диалектологическом словаре эвенкийского языка: Материалы говоров эвенков Якутии», вышедшем в 1968 году. Контактные явления описаны в труде А. В. Романовой, А. Н. Мыреевой и П. П. Барашкова «Взаимовлияние эвенкийского и якутского языков» 1975 года.
Говоры диалектов Хабаровского края — тугуро-чумиканского и аяно-майского — были подробно описаны Т. З. Пукшанской и А. В. Романовой. Супруги А. М. Певнов и М. М. Хасанова также исследовали эвенкийский язык Хабаровского края. Их экспедиционные материалы легли в основу кандидатских диссертаций «Повелительном наклонении в эвенкийском языке» М. М. Хасановой 1979 года и «Деепричастие на -ми в эвенкийском языке» А. М. Певнова 1980 года. Описание диалектов Амурской области и Сахалина было выполнено в монографиях Н. Я. Булатовой. Сведения по особенностям сахалинского диалекта также доступны в статье К. А. Новиковой, вышедшей в 1953 году.
Подробному описанию фонетики и морфологии диалектной основы литературного эвенкийского языка (полигусовского говора подкаменно-тунгусского диалекта) посвящена монография 1964 года О. А. Константиновой. Фонетический строй непского диалекта, считавшегося на момент 1949 года литературным вариантом описан в «Сравнительной фонетике тунгусо-маньчжурских языков» В. И. Цинциус. Экспериментально-фонетические исследования проводятся Т. Е. Андреевой на материалах говоров Якутии и О. Н. Морозовой на материалах говоров Амурской области.
Синтаксису эвенкийского языка по материалам непского диалекта посвящена монография В. Д. Колесниковой (Сталь) 1966 года. Синтаксические функции причастий в хантайском говоре илимпийского диалекта северного наречия исследованы Л. М. Бродской в диссертации 1967 года. Различным аспектам глагольной морфологии посвящены многочисленные работы И. В. Недялкова. В 2007 году вышла монография Б. В. Болдырева «Морфология эвенкийского языка».
Наиболее полное отражение лексика эвенкийских говоров получила в «Сравнительном словаре тунгусо-маньчжурских языков», вышедшем в 1971 и 1977 годах под редакцией В. И. Цинциус. Глагольная лексика и вокализм баунтовского говора были исследованы М. Д. Симоновым в 1975 году. Традиционная антропонимия и цветообозначение в сымском диалекте освещаются в работах М. Д. Симонова 1980 года. Производственная лексика баргузинских эвенков исследована Д. М. Берелтуевой. Лексике семантического поля природа в зейском говоре Амурских эвенков посвящена работа О. Б. Пылаевой 2000 года. Большой диалектологический материал по этой теме подготовили также З. Н. и И. Р. Пикуновы в изданиях 2004 и 2008 годов.
Ударение в эвенкийском языке не фиксированное. В эвенкийском вокализме существует противопоставление по долготе, которое имеет смыслоразличительный характер: няма ‘тепло’ — ня̄ма ‘сто’, илэ ‘человек’ — илэ̄ ‘куда’, бу- ‘умереть’ — бӯ- ‘дать’, эрӣ- ‘дышать’ — э̄рӣ- ‘звать’. Звонкие фрикативы отсутствуют в фонетической системе эвенкийского языка, исключение составляет исключение составляет позиционный вариант велярного g между гласными и в конце слова: того ‘огонь’, дягдаг ‘сосновый лес’.
В консонантных кластерах наблюдается ассимиляция. Фонетическое строение слова предполагает среднее соотношение гласных и согласных. В середине слова возможно стечение не более двух согласных. В начале слова не допускаются стечения согласных, в случаях заимствования подобных слов появляется либо гласная протеза (иштаны ‘штаны’, остол ‘стол’), либо гласная эпентеза (булат ‘платок’). Характерно отсутствие начального r. Согласные ж, з, ф, ц, ш, щ вошли в состав эвенкийского алфавита, но используются только для записи иноязычной лексики.
Эвенкийский язык является агглютинативным языком суффигирующего типа (использует суффиксальный способ словоизменения и словообразования). По стратегии кодирования актантов эвенкийский язык относиться к языкам номинативного строя. Категория числа в эвенкийском языке выражается в системе противопоставления единственного и множественного числа. Однако в некоторых говорах подкаменно-тунгусского, непского, токминско-верхоленского и витимо-олекминского диалектов эвенкийского были зарегистрированы формы двойственного числа с показателем -ты: инмэк ‘одна вьючная сума’ — инмэк-ты ‘пара вьючных сум’ — инмэк-ил ‘много вьючных сум’. Так от энӣ-н ‘мать’ образовано существительное эн-ты ‘важенка с теленком’.
В зейском, учурском и сахалинском вариантах эвенкийского языка в значении двойственного числа встречается показатель -на̄н/-нэ̄н: акӣ-на̄н ‘два брата’, омолгӣ-на̄н ‘два сына’. Подобно суффиксу -ты, он также позволяет образовывать названия пар самки и детеныша, однако уже от имени детеныша: со̄нӈан ‘телёнок’ — со̄нӈана̄н ‘важенка с теленком’. Кроме того, этот показатель используется для оформления ассоциативной множественности: [би гиркӣ-нэн] ӈэнэчэв ‘[я с товарищем] шёл’, [aсӣ хутэ-нэн] тэвлинэсинчэн ‘[женщина с сыном] ушли по ягоды’.
В отдельных диалектах эвенкийского, например, в хантайском говоре илимпийского диалекта ассоциативная множественность выражается при помощи неопределенного аккузатива: [Яшая] чокнатын бишо ‘[Яша с друзьями] убили’. В основном неопределенный аккузатив служит для маркирования неопределенных прямых объектов и выступает как частичный падеж. Кроме того, этот падеж выполняет функцию дестинатива (целевого падежа). Так неопределенный аккузатив маркирует предмет, который предназначен бенефицианту, выраженному в последующем посессивном (притяжательном) суффиксе: тэму-е-в о̄кал ‘сделай мне плот’, букв. ‘сделай мой плот’.
В эвенкийском языке категория притяжательности выражается при помощи притяжательных местоимений и притяжательных суффиксов, имеющих полную лично-числовую парадигму. При этом грамматично как маркирование существительного при помощи одного притажательного суффикса (гиркӣ-в ‘мой друг’), так и при помощи притяжательного местоимения и суффикса одновременно (минӈи гиркӣ-в ‘мой друг’), а употребление притяжательного местоимения без притяжательного суффикса при существительном (минӈи гиркӣ ‘мой друг’) некорректно.
При этом, говоря о принадлежности предмета, различаются прямая (неотчуждаемая, органическая) и косвенная (отчуждаемая, относительная) принадлежность. Неотчуждаемая посессивность маркируется при помощи лично-числовых показателей: дыл ‘голова’ — дыл-и-н ‘его голова’, дю̄ ‘дом’ — дю̄-н ‘его дом’. В случае отчуждаемой принадлежности между корневой основой и лично-числовым показателем неотчуждаемой посессивности появляется также маркер отчуждаемости: дыл-и-ӈи-н ‘голова (оленя), принадлежащая ему’, дю̄-ӈи-н ‘дом, принадлежащий ему временно’.
В эвенкийском языке выделяются изъявительное, повелительное, долженствовательное, вероятное, желательное и сослагательное наклонения. Изъявительное наклонение включает до 10 временных форм. Любопытно наличие трех будущих времен, распределенных по временной близости и вероятности: ближайшее будущее (дуку-дяӈа̄-в ‘я скоро напишу’), определенное будущее (дуку-дял-им ‘я точно напишу’), возможное будущее (дуку-дя̄-в ‘я возможно напишу’). Однако следует отметить, что употребление всех трех времен в одном языковом варианте эвенкийского языка практически не встречается. В условиях интенсивного языкового сдвига по большей части употребляется только ближайшее будущее время.
Примечательно, что в спряжении глагола в повелительном наклонении употребляются не только формы второго лица, а все шесть личных форм: бага-кта ‘найду-ка я’, бака-кал ‘найди ты’, бака-гин ‘пусть он найдет’, бака-вун/бака-ват ‘найдем-ка мы’, бака-каллу ‘найдите вы’, бака-ктын ‘пусть они найдут’.
В первом лице множественном числе различаются инклюзивные и эксклюзивные местоимения и личные глагольные формы. Эсклюзивная форма первого лица множественного числа, не учитывающая собеседника, одна: бу нулгихилде-в ‘мы (без вас) покочуем’. Инклюзивных форм в разных локальных вариантах эвенкийского языка можно выделить две по числу включаемых собеседников: мит нулгихилде-п ‘мы (с тобой) покочуем’ и мут нулгихилде-п ‘мы (с вами) покочуем’.
Кроме того, в эвенкийском языке очень развито использование нефинитных глагольных форм причастий и конвербов (деепричастий). В эвенкийском языке выделяется до десяти видов причастий: одновременного длительного действия, предшествующего завершенного действия, хабитуальное, перфектное со значением результата, следования с модальным значением вероятности, безличное долженствовательное, фиктивного действия, непосредственного следования, долженствовательное, при отрицании и инфинитив. При этом хабитуальные причастия могут выступать в качестве самостоятельного предиката в предложении: Ӈи-дэ̄ эпкӣ тэлӣрэ. ‘Никто не сушит’, букв. ‘Никто не сушащий’. Зачастую такого рода причастия употребляются в текстах инструктивного жанра.
Конвербы (деепричастия) обозначают второстепенное действие и деляется на безличные и личные. В литературном подкаменно-тунгусском диалекте пять безличных конвербов: одновременный, разновременный, условно-временной, последовательного действия, попутного действия. Личные конвербы оформляются при помощи лично-притяжательных показателей, подобных конвербов шесть: параллельное, цели, условно-временное, предела, назначительное, ограничительное.
Морфология эвенкийского языка крайне богата словообразовательными моделями и суффиксальным инвентарем. На особенности лексики эвенкийского языка оказал влияние традиционный природно-хозяйственный уклад. В языке охотников, кочевников и оленеводов очень развиты системы номинации животных. В эвенкийском языке существуют специальные термины для обозначения собаки, притравленной на определенного зверя. Подобные имена образуются при помощи добавления к корневой основе, означающей животного, словообразовательного суффикса -ман со значением агента, имеющего склонность к предмету, выраженному в основе: улу-кӣ ‘белка’ — улумэ̄н ‘собака на белку’, некэ̄ ‘соболь’ — некэ̄мэ̄н ‘собака на соболя’, мо̄ты̄ ‘сохатый’ — мо̄ты̄ма̄н ‘собака на сохатого’. Подобным образом при помощи суффикса -ми, обозначающего постоянно производимые действия охоты, образуются глаголы типа белковать, соболить: улумим ‘я охочусь на белку’, некэ̄мим ‘я охочусь на соболя’, мо̄ты̄мим ‘я охочусь на сохатого’.
Существует также именное образование, обозначающее ружье на белку: улу-мӯ-гду, которое образовано от корневой основы белка и словообразовательных суффиксов -ма̄/-мэ̄/-мӯ, образующих от именных основ глаголы со значением убийства, и рестриктивного (ограничительного) суффикса -гда̄/-гдэ̄/-гдӯ. Таким образом, существительное улумӯгду может быть проинтерпретировано как предмет для убийства только белок. При помощи суффикса -кса образуются существительные со значением шкура определенного зверя: мо̄ты̄ ‘сохатый’ — мо̄ты̄кса ‘сохатиная шкура’, сулакӣ ‘лисица’ — сулакӣкса ‘лисья шкура’.
Значимое место в эвенкийском языке занимает оленеводческая терминология. Крайне развито лексико-семантическое поле наименования оленей, существуют целые системы названий по признаку одомашненности (багдака̄ ‘дикий олень’, гиркугир ‘олень, далеко уходящий от стада’), возраста (амарка̄н ‘олень-бык от пяти лет и старше’, сачари ‘важенка двух лет’), плодовитости (актакӣ ‘холощеный олень’, сурки ‘стельная важенка’), хозяйственного предназначения (куӈакарук ‘олень для перевозки детей’, каларук ‘грузовой олень, чаще важенка, несущие посуду’), масти (бороӈ ‘коричневый’, бугуды ‘пёстрый, пегий’), характера (бугуй ‘неспокойный олень’) и даже типа рогов (чулукэ ‘однорогий олень’, гугдака̄н ‘олень с пряморастущими рогами’). Помимо названий оленей, специфичны термины, обозначающие атрибуты оленеводческого быта: нэ̄мэ ‘верховое седло’, эмэгэн ‘вьючное седло’.
В эвенкийском языке очень богато лексико-семантическое поле ландшафтной лексики. В зависимости от характера местности различия имеют даже понятия ориентации в пространстве: угӣскӣ/хэргӣскӣ ‘вверх/вниз по вертикали’, солокӣ/эекӣ, хитылӣ ‘вверх/вниз по течению реки’, ды̄скӣ/ӈе̄скӣ ‘вверх/вниз по склону’.
Разряды числительных в эвенкийском языке представлены количественными (илан ‘три’), порядковыми (ил-ӣтын ‘третий’), множительными (илан-ма̄н ‘тройной’), распределительными (ила-тал ‘по три’), повторительными (ила-ра̄ ‘трижды’) и дробными (ил-ӣн ‘треть’) числительными. Помимо перечисленных числительных, в эвенкийском языке также существует многообразие собирательных числительных разных семантических классов. Это числительные, обозначающие чумы, хозяйства (дыг-ну ‘четыре чума’), животных (нада-ӈна ‘семь животных’), предметы (тунӈа-рагда ‘пять предметов’), места, направления и ряды (дяпкун-муса ‘восемь мест’), дни (еги-лла ‘девять дней’), возраст важенки (нюӈу-вдяни ‘шестилетняя важенка’) и возраст человека (иландя̄р-чи ‘тридцатилетний человек’). Однако стоит отметить, что современные носители эвенкийского в условиях прогрессирующего языкового сдвига не распознают и не используют эти числительные за редкими исключениями слов дю̄-ллэ ‘два дня’, ила-лла ‘три дня’, нада-лла ‘семь дней, неделя’.
Ряд языковых особенностей эвенкийского языка характерен также для некоторых уральских и тюркских языков, что позволяет говорить об общих ареальных чертах этих языков. Так, например, в эвенкийском языке отсутствует категория грамматического рода и категория одушевлённости/неодушевлённости. В основном общие ареальные черты относятся к морфологии агглютинативных языков. Из числа морфонологических ареальных особенностей можно выделить прогрессивный сингармонизм эвенкийского языка: хавал-дя-ча̄н ‘работал’, улгучо̄н-де-чо̄н ‘рассказывал’. Так в отличие от корневых морфем суффиксы имеют алломорфы.
Еще одна ареальная черта агглютинативного эвенкийского языка — это наличие развитой падежной и послеложной систем. Из тринадцати эвенкийских падежей восемь являются падежами со значением места: датив-локатив (дательно-местный), локатив-аллатив (местный), аллатив (направительный), пролатив (продольный), аблатив (отложительный), элатив (исходный), локатив-директив (направительно-местный), аллатив-пролатив (направительно-продольный). Последние два падежа практически вышли из употребления.
В эвенкийском языке используется десятеричная система исчисления. Образование числительных второго порядка (от 11 до 19) во многих вариантах эвенкийского различно. Конструкция типа «десять девять», присущая также якутскому языку, является одним из самых распространенных способов образования подобных числительных, сходных: дя̄н-егин ‘девятнадцать’. Однако в вариантах эвенкийского языка, более близких к ареалу распространения палеоазиатских языков, например, в языке удских эвенков Охотского побережья числительные второго десятка образуются по палеоазиатскому типу: егин-дя̄-лэки ‘девятнадцать’ < *егин-дя̄н-хэлэкэ ‘десять девять лишний’. Кроме того, в илимпийском диалекте северного наречия, а также в тимптонском и чульманско-гилюйском говорах верхнеалданского диалекта восточного наречия в употреблении числительные на основе аблативной конструкции: дя̄н-дук егин ‘от десяти девять’. В некоторых вариантах подкаменно-тунгусского диалекта встречается образование следующего типа: дю̄р-дя̄-кӣн егин ‘два десятый девять’.
1. Охотничий рассказ Каплина Петра Васильевича (1979 г. р.). П. В. Каплин говорит на ербогаченском диалекте северного наречия эвенкийского языка и проживает в д. Тетея Катангского района Иркутской области.
(0) Пульва̄нэӈнэ бирадӯ(0) На реке Пульваногне
(1) Так вот э̄кун бичо̄н.(1) Так вот что было.
(2) Умӯко̄н случай бичо̄н.(2) Однажды случай был.
(3) Та̄дук бурка̄лдук эмэ̄хинэм, дяврахинем э̄кун дявит.(3) От островка поплыл, поплыл лодкой.
(4) Бира тадӯ бичо̄н Пульва̄нэӈна, Нижняя Пульва̄нэӈна. (4) Река там была Пульваногна [букв. река, богатая язем], Нижняя Пульваногна.
(5) Мэ̄нӈин ю̄ктуко̄н хуюма Тетея матэ биракла̄.(5) Сам маленький ручей, <впадающий> в речку.
(6) Бурка̄лдук дяврахинем, дяврадям. (6) От островка поплыл, плыл на лодке.
(7) Дявит аяннадям ичихинем: олдондӯ э̄кун бабай минтыкӣ эвдярэн. (7) Лодкой переправляюсь, вижу: у самого берега ко мне медведь спускается.
(8) Эвдярэн минтыкӣ, минэ эпкӣ ичэрэ. (8) Спускается ко мне, меня не увидел.
(9) Бабаин ахӣкэ̄н.(9) Самочка медведя.
(10) Хоролихинен ӣдук амашкӣ, тылдым. (10) Начала поворачивать отсюда назад, понимаю.
(11) Лэӈгэрэ̄ бичо̄н, микча̄нэн-да, локоврон тарин. (11) Зацепилась, соскочила, повисла она.
(12) Албаран тарин юдаи, локӯчадярэна. (12) Не могла она вылезти, вися.
(13) Толстая бичо̄н, муикэдэн тартыкӣ, хэгдымама, халгады махайдярэн. (13) Толстая была, качается туда, здоровая, ногами машет.
(14) Зацепился э̄кун микча̄нэн, ну хуктыллэн и хуктыэллэн, ладно.(14) Зацепилась, соскочила, ну убежала и убежала, ладно.
(15) Дяврадям, дяврадям. (15) Плыву, плыву.
(16) До̄лды̄м «хыдж», фыркнул э̄кун за поворотом. (16) Слышу: «хыдж», фыркнул за поворотом.
(17) Дявврадям, ге̄т до̄лды̄м «хуууф». (17) Плыву, слышу опять: «хуууф».
(18) Ичэдем: О! Бэйӈо̄ илитчэрэн, хэгдымама тарин. (18) Вижу: О! Сохатый стоит, большой он.
(19) Дяв урумкӯн бичо̄н, хуюмама. (19) Лодка короткая была, очень маленькая.
(20) Этэ̄нни же бултарэ. (20) Не будешь же добывать.
(21) Ӣлэ нэде̄нни? (21) Куда <его> положу?
(22) Уӣшкӣ пэктырондям. (22) Вверх выстрелил.
(23) Олорон тарин. (23) Он вздрогнул.
(24) Минэ ичэхинен, ичэтчэпкӣ. (24) Меня увидел, смотрит.
(25) Дальше дяврахим. (25) Дальше поплыл.
(26) Амашкӣ этэ̄хинем: илитчэрэн. (26) Назад обернулся: стоит.
(27) Дяврадям: ге̄ва макива, бабайва, дюрва ичэв. (27) Плыву: другого медведя, двух вижу.
(28) Ге̄ бичо̄н хыгдымама бабай.(28) Другой был большой медведь.
(29) Но̄н ю̄рэн и мӯла̄, бираткӣ: «вжжж». (29) Он вышел и в воду, к реке: «вжжж».
(30) Умӯкин дылин ичэпдяран. (30) Только голова виднеется.
(31) Хоролихинен: минэ ичэрэн, ичэтчэпкӣ. (31) Повернулся: меня увидел, смотрит.
(32) Пэктырэ̄вунма гам пэктырэ̄ндаи эва. (32) Беру ружьё, чтобы стрелять в него.
(33) Пэктырондям уӣшкӣ. (33) Стреляю вверх.
(34) «Чик» осечка, потом ге̄т «чик» осечка. (34) «Чик» осечка, потом опять «чик» осечка.
(35) Как э̄рихиним, тар илэн, амашкӣ хоролихинен, микча̄нэн.(35) Как крикнул, тот встал, развернулся назад и прыгнул.
(36) Так и дяврадям. (36) Так и плыву.
(37) Потом ичэхинем: ӈинакин бираклӣ ӈэнэдеран. (37) Потом вижу: собака вдоль реки идёт.
(38) Откуда ӈинакин?(38) Откуда собака?
(39) Ичэӈнэм: хулакӣ! (39) Вижу: лисица!
(40) Ичэтчэпкӣ и хуктыллэн. (40) Увидел и побежал.
(41) Дэӈке мӯлас – раз. (41) Соболь в воду — раз.
(42) Минэ ичэрэн, амашкӣ «тын-дын-дын» хуктыдерэн. (42) Меня увидел, «тын-дын-дын» назад побежал.
(43) Илэн, минтыкӣ ичэтчэпкӣ, опять хуктыдепкӣ, так и бичо̄н. (43) Встал, меня увидел, опять побежал, так и было.
(44) Потом Те̄те̄ткӣ ю̄ллэм. (44) Потом в Тетею вышел.
(45) Бира хэгдымама о̄ран. (45) Река очень большой стала.
(46) Эдӯ э̄кун-да̄ а̄чин. (46) Здесь нет ничего.
(47) Пульва̄нэӈнэду дюр бабаилва, бэйӈо̄вэ, хулакӣва, дэӈкевэ, так и бичо̄н. (47) На Пульваногне двух медведей, сохатого, лисицу, соболя <встретил>, так и было.
(48) Умӯко̄н тырганӣла дю̄р бабаил. (48) За день два медведя.
(49) Ге̄ хэгдымама макичо̄н бичо̄н.(49) Другой был большой медвежонок.
2. Сказка собственного сочинения Волковой Валентины Гавриловны (1957 г. р.).В. Г. Волкова говорит на северобайкальском диалекте южного наречия эвенкийского языка и проживает в п. Ленинский Алданского района Якутии.
(0) О̄н эвэнкӣл чайвэ са̄тя̄тын(0) Как эвэнки про чай узнали
(1) Городӯ, со̄т городӯ индятя̄н-бидятя̄н Ураӈкай-бэе, Боюрвэва̄дерӣ гэрбӣти. (1) Давным-давно жил-поживал человек рода Урангкай, по имени Зверобой.(2) Урэрдулӣ, биралдулӣ нулгӣктаятя̄н, боюктаятя̄н. (2) По горам, по рекам кочевал, охотился.
(3) О̄н-ка нулгӣктадиӈа̄с, энэ орорво дявӯчадярэ?(3) Как же кочевать, не имея оленей?
(4) О̄н-ка боюктадиӈа̄с ӈинакинва ачиндӯ? (4) Как же охотиться без собаки?
(5) Арати, ороти, ӈинакити бинэ, нулгӣктаятя̄н, боюктаятя̄н. (5) Был у него чум, были у него олени, была у него собака – кочевал, охотился.
(6) Боюрвэва̄дерӣ со чинати битя̄н – со̄ниӈватин.(6) Зверобой был сильным, как богатырь.
(7) Боюрвэва̄дерӣ со кутути битя̄н. (7) Зверобой очень удачливым был.
(8) Атя̄н са̄рэ булэ̄рвэ, атя̄н са̄рэ булэ̄нмэчинвэ. (8) Не знал он врагов, не знал вражды.
(9) Омукин бидятя̄н, энэ са̄рэ орӯвэ.(9) Жил он один, горя не знал.
(10) Ва̄диӈа̄н боюнвэ, тогово уливкӣкана.(10) Добудет зверя, огонь покормит.
(11) Та̄дук акӣнва дяпивкӣкана, улдово уло̄рэн, са̄ксэтивэ дяптэ̄н. (11) Потом печень поест сначала, потом мясо с кровью поест.
(12) Каландӯ хуювдӯн мӯва чукалнюн, умдэн, а̄синмен. (12) В котелке вскипятит воду с травами, попьёт и спать ложится.
(13) О̄кин-вал бакалды̄рэн хоктодӯ лючавэ Со̄ниӈва. (13) Однажды встретил на дороге русского Богатыря.
(14) Са̄лдыма̄тчелдэ.(14) И давай знакомиться.
(15) — О̄н гэрбӣс? Идук ӈэнэденды? Ила ӈэнэденды? — Боюрвэва̄дерӣ анӈӯктадярэн.(15) — Как зовут? Откуда и куда идешь? — говорит Зверобой.
(16) — О̄н гэрбӣс? Идук ӈэнэденды? Ила̄ ӈэнэденды? — анӈӯктадярэн лючады Со̄ниӈ.(16) — Как зовут? Откуда и куда идешь? — спрашивает русский Богатырь.
(17) Са̄лдыма̄ттэ. (17) Познакомились.
(18) Та̄дук туркулдырэ, мирэлма̄тчелдэ, дылма̄тчелдэ. (18) И давай мериться силами, бороться упершись плечами, бороться упершись головами.
(19) Тырганӣ илтэнэн, долбонӣ илтэнэн. (19) День прошел, ночь пролетела.
(20) Ӈӣ-да̄ эвкӣ давды̄вда.(20) Никто не хочет уступить.
(21) — Кэ! Дэрӯмкӣтват!(21) — Хватит! Давай отдохнем!
(22) Тогово иларэ. (22) Зажгли огонь.
(23) Та̄дук лючады Со̄ниӈ Иван гэрбӣти хуювдӯн мӯвэ, чукавэ эма̄мавэ на̄рэн.(23) Потом русский богатырь Иван вскипятил воду и бросил в котёл какую-то траву.
(24) Боюрвэва̄дерӣ амта̄ттэн — со ая. (24) Зверобой попробовал — очень хорошо.
(25) Чинан идук-вэл эмэрэн. (25) Откуда-то силы вернулись.
(26) Со̄ниӈ Иван гунэн: «Эри чай». (26) Богатырь Иван говорит: «Это чай».
(27) Та̄дук ичевка̄нэн чукавэ.(27) Потом показал, какую траву заварил.
(28) — Экэл гунэ. Упкат эри чукавэ са̄дерэ, упкат ичетчэрэ» — гунэн Боюрвэва̄дерӣ.(28) — Не скажи! Оказывается эту траву все знают и видят, — говорит Зверобой.
(29) Та̄риптыдук Боюрвэва̄дерӣ умилчан эри чайвэ, гэрбӣдянэ «Иван-чай».(29) С тех пор Зверобой пил чай, заваривал эту траву и назвал ее «Иван-чай».
(30) Эдук дюла̄ски эвэнкӣл са̄тя̄тын «чайвэ». (30) А эвенкам понравилось название «чай».
(31) Чайты̄дярэ. (31) Пьют чай.
(32) Купецылдук га̄вкӣл коӈномо чайвэ. (32) Покупают у купцов черный чай.
(33) Эвэнкӣл са̄лдэ: э̄мата̄нэл чайил бивкӣл. (33) Эвенки знают, что чаи бывают разные.
(34) Иривкӣл чукавэ гунмурӣ — Иван-чай э̄мата̄ныл чукалди: чабрецыт, сӯптыла̄т, авданда ӈо̄клӣва, авданда сиптыла̄вэ на̄вкил.(34) Самый доступный — Иван-чай, который эвенки для интереса смешивают с разными травами: чабрецом, шиповником, листьями малины, черной смородины.
Перевод и расшифровка
КАК МОЯ МАМА ЛЕЧИЛА О. Н. Борисова
(1) Моя мама знала, какую болезнь как надо лечить. (2) И этому она научилась когда-то от своего отца. (3) «Еще с малых лет я бегала за своим отцом», — говорила. (4) Травы и другие {растения} это, высушивая, этим лечили. (5) И вот всё время, хватая так рукой и так далее {щупая}, делала так, чтобы болеющее прошло, в общем. (6) «Что, у тебя голова болит, или в животе у тебя что-то, или где ли там?» (7) Переломы — она всегда вот могла это всё сделать. (8) Ну и особенно... (9) Обувь сняв, подошвой... как же это называется по-эвенкийски, стопа, да? (10) Голой стопой становилась на то место, где побаливает, нащупывала. (11) И даже, она говорила, что-то вот так если "тык", сделает так, какой-то звук раздастся — значит, ничего, всё, проходит. (12) Ну старухи, в общем, соседки — для меня в моем детстве все женщины были старухами. (13) Называла я старухами. (14) Они, возможно, сорока, пятидесяти лет женщины были. (15) И их я называла старухами. (16) И вот они всё время к ней приходили лечиться. (17) Потом она, когда у кого высокое давление, наверное, было... (18) Говорили: «У меня болит голова».
(19) Приходили, держа так голову. (20) Она вот тут вот, прямо на темечке, из темечка выщипывала волосы. (21) И сколько у тех женщин, вот как много волос было выдернуто, моя мать выдергивала, чтобы не... (22) Потом очень таким, очень острым ножом делала надрез. (23) Потом пускала кровь, так «выдаивая». (24) Выдаивала так — как же это называется, с темечко, темечко по-эвенкийски, как же это будет? (25) А? (26) Из темечка делала так. (27) Не доит, а как же, нажимает... (28) И вот, в общем, всеми мерами она старалась вылечить. (29) Всячески моя мама хотела помочь больному человеку. (30) Ну вот, ну очень много было случаев, когда вот это, я смотрела. (31) Даже я за ней бежала, если звали к рожающей женщине. (32) А меня прогоняли, говоря: «Не смотри». (33) И вот, когда она приходила домой, я досконально расспрашивала: (34) «Как родила?
(35) Кричала, как родила?» — говорю. (36) Слышу, как бабки друг с другом разговаривают. (37) В то время они не бабки — женщины. (38) Разговаривают: как кричала и тому подобное. (39) «Кричала твоя женщина?» — говорю. (40) И вот она всегда мне гнала: «Не смотри!» (41) А когда что-то другое, выправляет вывих или что — «Вот, — говорит, — смотри, смотри, доктором станешь, выучишься», — говорила. (42) И вы знаете, я до седьмого класса, пока у меня не умерли одновременно столько человек от кори, я так и думала: я буду врачом. (43) И всё я могла, всё, и перевязать — всё могла до седьмого класса. (44) А потом разуверилась. (45) «Всё, я, — говорю, — не буду».
(46) Абсолютно — нет, нет, ни в какую. (47) Мамы уже не было. (48) В тот год умерла.
(49) Вот сестра Даша и Дмитрий, брат старший, остались. (50) Они говорили: (51) «Вот, закончив десять классов, поедешь же учиться, Оля, на доктора». (52) «Доктором не буду,
— я говорю, — не стану, не стану, никогда не стану».
Аудиограмма
Как моя мама лечила