|
Институт этнологии и антропологии РАН
Функ Дмитрий Анатольевич |
Несмотря на кажущееся обилие этнографических сведений, оснований говорить о серьезной изученности духовной культуры шорцев нет. Ко времени фиксации этих сведений этнографами у большей части шорцев представления о мироздании были существенно усложнены ввиду активного процесса христианизации, начавшегося во второй четверти XIX в. На это наслаиваются существенные локальные различия (возможно, объясняющиеся спецификой этнической истории родовых групп) и вариативность собственно локальных представлений о мире.
Основными хранителями представлений о мироздании являлись шаманы (кам) и их помощники. Согласно материалам, записанным В.В. Радловым в середине XIX в. в верховьях р. Мрас, «на небе живет Бог – Кудай (распространенное у всех восточных татарских племен персидское название Бога), который создал землю. Зовут его Муколы (испорченное русское Николай, которого русские зовут Чудотворцем). Но под землей живет злой, его зовут Айна. Когда человек умрет, Айна пожирает его душу». В записях А.В. Анохина начала XX в. от одного из шаманов в низовьях Кондомы вырисовывается следующая картина мира: к небесным божествам, или духам-байана относятся, в частности, Творец, или Ульгень лучезарный, представлявшийся властным господином, сидевшим «за прилавком», Кыдай-хан, или Кыдай-Небо, к земным байана – Тебир-Хан (железный хан), Кирби-Хан (пиявка-хан), Керей Хан и ряд других, а в группу безусловно злых духов попадали Эрлик-хан, или Ада-кижи, который вершит суд над душами умерших.
Шаманка с бубном. Фото начала ХХ в. из коллекции МАЭ
Шаманов/шаманок у шорцев было относительно немного, они обсуживали не только своих сородичей, но жителей сразу нескольких улусов или аилов, а часто были известны и за пределами «этнических границ» – у соседних этнических групп, в частности, у телеутов. В 1916 гг. А.В. Анохин лично работал и собирал расспросные сведения от 10 шорских шаманов. В сохранившихся архивных материалах он перечисляет их:
Не менее обширные сведения были собраны в 1920-х гг. Н.П. Дыренковой. Она сама так писала о своих встречах с шаманами: «Мне лично пришлось встретиться с двумя камами из сööка-рода Кобый по р.Кобур-су, с камкой из сööка Кызай на р.Пызас, с камом из сööка Кызай же в Усть-Кобур-су и даже в низовьях р.Мрас-су, где население близко сталкивается с русскими, в 60-ти верстах от г.Кузнецка, молодым 28-летним камом из сööка [Чедибер]; пришлось же слышать о трех камах в одном только районе Усть-Анзаса».
Широко была распространена идея наследования (фактически «квази-наследования») шаманского дара. Одной из показательных шаманских родословных является пример с поколением Шулбая из сеока-рода Кобый в районе Усть-Кобырзы. Первым камом здесь считали Чойбана. Затем шел его племянник по мужской линии – Омске. Вслед за ним – двоюродный брат Омске по мужской линии – Ачыке и его сын Апечек. Дыренкова в свое время работала с шаманом Митрием, жившим в Тайисе и приходившимся троюродным племянником Омске, а также с камом Алексеем из Сарыг-сÿта, являвшимся двоюродным правнуком самого Чойбана и двоюродным внуком Омске.
Шаман считался столь тесно связанным со своим родом, что даже, как полагали шорцы, его духи-помощники (тöс, мн. ч. тöстöр) переходят по наследству в одном и том же роде. «Вот почему после смерти кама в том роде, где не хотят иметь больше шамана, стараются ничего не оставлять от шаманских принадлежностей умершего, и бубен его вешают на то дерево, которое долго не сохнет, чтобы не было нового кама. После смерти кама его духи-помощники – тёси уходят к Эрлику и живут у него до тех пор, пока [не] найдут себе на земле нового кама, который бы им понравился. Тёси ищут нового кама прежде всего в роде умершего шамана и очень редко, если у тех не найдется подходящего, переходят к другому роду». Л.П. Потапов записал у кондомских шаманов в 1927 г.: «В одном поколении не может быть 2 шамана; если же такое случится, один из двоих умирает».
Вот как рассказывал Дыренковой о своем призвании 28-летний шаман Феофан Акуляков из улуса Усть-Мрасского:
«Камлает с нынешней (имеется в виду год встречи с ним Н.П. Дыренковой) весны, вернее начал камлать еще зимой без бубна, а разрешение на бубен от Ульгеня получил лишь весной. До этого времени болел целый год. Лежал без памяти, все тело болело, один день даже был совершенно без языка и руками шевелить не мог. Во сне видел все одного и того же человека, по виду, как шорец, только лица своего Феофану он не показывал и имени своего не говорил, это был его тöс. Водил он Феофана с собой по тайгам, все показывал и рассказывал; и затаскивал под воду. Феофан чувствовал, как захлебывается, и душно было ему. И все этот человек уговаривал его согласиться камлать, приказывал ему, стращал. И не хотелось Феофану камлать. «Молодой еще, стыдно камлать». Долго мучился и сказал ему, наконец, этот человек, что если не будет камлать, все равно умрет, и пришлось ему согласиться, уж очень тяжелая и мучительная была у него болезнь. Стал камлать, и стало легче. И этот же человек велел ему сделать бубен. Тöсей получил он от своего прадеда, кама Степана, но помимо него, у него сохранились тöси от 9-ти чужих камов, остальных дал Эрлик».
Бубны – овальной формы с обязательной раскраской кожаного покрытия на лицевой части и с неантропоморфной деревянной рукоятью (это единственный тип бубна, использовавшийся шорскими и телеутскими шаманами). В течение своей жизни шаман/шаманка имели до 9 бубнов. В количестве бубнов измерялась и продолжительность жизни шаманов.
Массовое камлание с новым бубном.
Существенно изменилась картина распространения шаманства в середине 1920-х годов, когда райисполком начал собирать сведения о местных шаманах, а затем и принимать меры по ограничению или прекращению их деятельности. В отдаленных таежных районах Шории шаманы с бубнами практиковали вплоть до 1980 года. В большинстве случаев роль шаманов выполняли пожилые женщины, использовавшие в ритуальных целях какие-либо бытовые предметы, но не имевшие ни шаманских костюмов, ни бубнов.
К началу ХХ века большинство шорцев официально исповедовали православие. Заслуга в этом принадлежит протоиерею Алтайской духовной миссии Василию Ивановичу Вербицкому и его ученикам – выходцам из местного населения: Иоанну Штыгашеву, Тимофею Каншину, Гавриилу Оттыгашеву, Павлу Кадымаеву.
Миссионерский стан в улусе Усть-Анзас. Стан открыт в 1878 г. Г.И. Иванов, 1913 г.
Методы распространения христианства были самые различные – от прямого принуждения до введения различных льгот для новокрещеных: бесплатная раздача хлеба, трехлетнее освобождение от всех налогов, возможность стать паштыком-волостным главой. Крещение проводилось как в самой церкви, так и за ее пределами – на берегах местных рек во время ежегодных миссионерских поездок. Миссионеры распространяли передовые методы ведения хозяйства (пчеловодства, земледелия), здоровый образ жизни и новые средства врачевания, защищали шорцев от произвола царских чиновников, боролись с пьянством.
Самым главным итогом их деятельности было широкое распространение грамотности через миссионерские школы с библиотеками и появление первых шорских просветителей и интеллигенции из числа воспитанников этих школ. В числе таких были: шорец– миссионер Матурского стана, автор первого шорского букваря и литературного произведения на русском языке Иоанн Оттыгашев. Выпускники катехизаторского училища братья Яков и Федор Тельгерековы стали первыми руководителями Горно-Шорского национального района, а последний также создателем первого школьного учебника.
У новокрещеных появились христианские атрибуты: нательные кресты, иконы как в домах, так и перед улусами на деревьях, надмогильные кресты. Однако миссионерам так и не удалось полностью искоренить шаманские обряды и верования. Вплоть до коллективизации шаманы продолжали играть большую роль в общественной жизни, особенно у мрасских шорцев. Одновременно с шаманством сосуществовали прежние дошаманистские родовые промысловые и домашние культы.
Принявшие через русских христианство шорцы приурочили ряд традиционных языческих праздников с характерными для них обрядами к праздникам православным. Одним из атрибутов костюма участников рождественских ряжений были берестяные маски, подобные маскам коча или чертей. Одна из фотографий начала ХХ в. запечатлела участника обряда в берестяной маске на лице и в вывернутой наизнанку – наверх мехом – шубе. В некоторых деревнях в низовьях р. Мрас обряд Коча-каан сохраняется до настоящего времени.
Весенний праздник испрашивания плодородия гармонично сочетался у шорцев с православной Троицей – одной из центральных фигур которой являлась традиционно почитаемая береза.
В северной, наиболее русифицированной, части Шории каждый улус праздновал свой престольный праздник. Так, в улусах Мыски (Томазак) и Калачевском это был Петров день, в Абинском – Микола, в Учуле и Чувашенском – Прокопьев день, в Сыркашенском – Рождество, в Косом Пороге – день св. Серафима, в Тозе (Сосновая гора) – Ильин день, в Балбыне – день великомуч. Пантелеймона и др.
К концу советского периода, кроме остаточных элементов православия и шаманизма, на территории Горной Шории стал распространяться протестантизм. Для большинства как сельских, так и городских шорцев, как отмечали исследователи, в 1990-е годы был характерен религиозный нигилизм, а попытки внедрения неошаманизма со стороны шорской и хакасской национально-политической элиты не находили поддержки.
Тесно связанным с представлением о мире является погребальный обряд. У шорцев он под влиянием православия претерпел к началу XX века значительные изменения, но в целом продолжал сохранять специфические представления о смерти, о двойниках (душах) человека, о потустороннем мире и необходимых обрядовых погребальных действиях как в доме умершего, так и на кладбище. Долгое время, вплоть до третьей четверти XX века, но очень редко сохранялось воздушное захоронение (на ветвях деревьев) умерших малолетних детей.
Погребение на дереве. Фото Н.П. Дыренковой. 1927 г.
Хоронили в колодах (в поселках на среднем и верхнем течении р. Мрас) или в обычных дощатых гробах. Появившиеся с миссионерами кладбища располагались обычно за улусом на горе. Могилу копали неглубоко, сооружая на дне жердяной помост. В низовьях Мрас над могильным холмом дополнительно сооружали небольшой сруб, закрываемый досками. Это называлось «дом умершего». В ногах ставили деревянный православный крест. Могилу огораживали редко и в дальнейшем за ней не ухаживали.
Вплоть до исчезновения последних сказителей-кайчи (зима 2006–2007 гг.) в Северной Шории сохранялась практика приглашения сказителей в дом, где лежало тело покойного, для исполнения эпических сказаний или мелодий, обычно сопровождавших исполнение эпоса.
В настоящее время обряд похорон в значительной степени потерял этническую и региональную специфику. На городских и даже сельских кладбищах часто ставят памятники, металлические оградки, ухаживают за могилами и т.п.
Памятник на могиле шорского сказителя Виктора Токмашева, д. Красный Калтан Кемеровской обл. Фото Д.А. Функа, 2011 г.